Почему я об этом
На старости лет человеку кажется, что он
многое в этом мире, в этой жизни осознал и понял. Волею судеб: вторая
мировая война; советская действительность предвоенная и послевоенная;
всё, созданное культурой былых веков и моими современниками; наука и техника
нового времени - прошли через душу мою, отчасти запечатлелись в ней. И
как гражданин пишущий, мыслящий - эпитеты эти без претензий на некую исключительность
- год за годом излагаю свои размышления по всевозможным проблемам - то
ли миропорядка, то ли человеческого существования, развития, творчества
в своего рода интеллектуальном дневнике, так условно именую этот жанр
- обо всем, что меня особенно интересует и волнует.
В частности - как я разумею и что для меня означает популярный
нынче лозунг или призыв - любить Украину? Для меня он поневоле ассоциируется
с заголовком известного стихотворения Владимира Сосюры. Это стихотворение
торжественно прозвучало на открытии сессии Верховного Совета Украины весной
2006 года. А более, чем за полвека до того его услышали во время очередной
декады Украины в Москве, и кремлевские властители высказали своё крайнее
неудовольствие. В этих строках слабо просматривалась Украина советская,
социалистическая, счастливая тем, что ей благоволит сам вождь и учитель,
товарищ Сталин.
Вспоминаю это не просто так, а и потому, что реакция
на "Любить Украину" рикошетом задела и автора этих строк, меня
лично. Как обычно практиковалось в ту эпоху, соответствующее постановление
высшего руководства СССР с помощью специалистов по части "ату его!"
расходилось волнами в печати, дополнялось оргвыводами. Сосюре припомнили,
что не всегда он был в полной мере советским поэтом. Досталось и русскому
поэту, киевлянину, Николаю Ушакову. Оказывается, именно он перевёл "Любить
Украину" на русский язык, и видимо понимая уязвимость такого признания
в любви вообще, а не УССР, слегка подправил текст, введя в него такие
приметы сталинской эпохи, как колхозы и кое-что ещё. Ага! - накинулись
литературные шавки, - попытался таким образом выгородить националистического
собрата… Ясно, ведь и в стихах самого Ушакова не всё как следует отражает
нашу советскую действительность…
А Николай Ушаков был членом редколлегии русскоязычного
журнала "Советская Украина" (впоследствии "Радуга"),
и в то время он предложил для публикации мою поэмку. Понятно, какой могла
быть в тот момент рекомендация не совсем благонадёжного. Это личное, как
и последующие, так сказать, "лирические отступления" - сопутствующее
размышлениям о любви к Украине. Кстати, если в заголовке стихотворения
Сосюры это звучит в повелительном наклонении, то по-русски те же слова
могут венчаться знаком вопроса - различия чисто лингвистические. Но мне
хочется от абстракций перейти к тому, в чём такая любовь воплощается,
вернее - не в чём, а в ком.
И подходя к девятому десятку моей жизни, хочу вкратце
рассказать о нескольких людях, с которыми был знаком, дружен, с иными
не один год, даже не одно десятилетие, и о них могу уверенно судить -
каждый из них по-настоящему любил Украину, смею добавить - в моём понимании.
Половины из них уже нет в живых… И поскольку моя жизнь, моя судьба в большей
или меньшей степени связана с этими людьми, невозможно обойти то, что
было знаменательно - в биографии моей, моих родных, жены, детей.
Нет, начну с предвоенных, которые для меня
и предыдущих поколений моих родных также связаны с Украиной. Старшая сестра
моей мамы, окончив в белорусском Могилёве гимназию с золотой медалью,
после Октябрьской революции поступила в Киевский медицинский институт.
Участвовала в гражданской войне, и как врач с первого до последнего дня
прошла всю Отечественную. Её муж, тогда же, в 1918 году участвовал в протестной
студенческой демонстрации, расстрелянной, был ранен, и ему ампутировали
ногу. Во время войны работал главным инженером завода на Алтае, где и
я пребывал в эвакуации. В том же 1918 году поселились в Киеве родители
моей тёти и мамы, и сохранилось свидетельство мамы об окончании экстерном
гимназии киевской - с "шапкой" уже при большевиках на четырёх
языках: украинском, русском, еврейском, польском.
Затем мама училась в петроградской консерватории, там
же познакомилась со студентом юрфака, вышла замуж, затем они переехали
в Москву, где я родился в 1927 году. Когда, как говорится, семья распалась,
мама со мной переехала к родным в Киев, где я успел окончить до войны
5-ый и 6-ой классы. Вернувшись в Киев после войны, учился в институте
лёгкой промышленности. Был активным комсомольцем, писал стихи, в частности,
шутливую поэмку "Кукибниада", по имени нового директора института
Кукибного, родственника какого-то правительственного начальника. И хотя
мой портрет, как отличника и общественника "висел" на институтской
доске почёта, меня исключили с 4-го курса и из комсомола.
Но - вместе со мной мою подругу, Шуру, а если полностью
- Александру Спиридоновну Палатную. В том, 1948 году, с одной стороны
набирала силу борьба с "безродными космополитами" определённой
национальности, с другой - те, что так же, как моя подруга, во время войны
каторжно работали в Германии - тоже считались неблагонадёжными. Куда деваться
- и я, и она стали работать на заводе, и спустя годы Шура Палатная, вышедшая
замуж, стала без преувеличения добрым ангелом моей семьи - жены, детей.
Но речь не о том, а о теме этих размышлений - любви к Украине.
Тогда же со мной Шура принципиально говорила по-украински,
хотя в те годы на это смотрели косо. Но - дай Бог, чтобы значительная
часть нынешней "русскоязычной" молодёжи так же владела русским
языком; а она к тому же в совершенстве немецким, и бывало читала романы
на немецком в оригинале. Да, она вспоминала все ужасы, кошмарную жизнь
и труд угнанных в Германию. Но и тех немцев, которых и гитлеровский режим
не сделал бесчеловечными. В том числе фрау Гильду, которая добровольно,
чем могла, помогала "остарбайтерам". В 1971 году, когда я был
по частному приглашению в ГДР, по дороге на свою родину в Рудные горы
в Саксонии, мой немецкий приятель Бернд заехал в Карл-Маркс-Штадт (ранее
и ныне Хемниц), где я передал фрау Гильде привет от Шуры, и потом Шура
бывала её гостьей.
Помню, как Шура знала и любила украинскую литературу,
восхищалась сохранившимися обычаями, радовалась развитию той области экономики,
в которой подвизалась - химии, обожала родной Переяслав. Она часто бывала
в нашем доме, и с моего детства никогда у нас не обращали внимания на
то, кто есть кто - по национальности. Почти азбучная истина - у любой
нации хватает своих негодяев разных мастей, наряду с людьми вполне порядочными,
душевными, творческими. И для меня есть немцы, убийцы родителей моего
отца, моих бабушки и дедушки, и Гитлер, из-за которого мой отец прошёл
всю войну; хранятся у меня его награды, медаль "За отвагу",
"За взятие Кенингсберга" и другие; но - потерянные для творчества
годы, невозвратимые. И есть немцы, как например, тот же Бернд; или чуткий
врач в Штутгарте, где живёт моя дочь, - сделавший всё, чтобы благополучно
родился мой внук.
Выше упомянул моего дядю, Нахмана Бабицкого,
можно сказать, заменившего мне отца. После войны он работал в проектном
институте, где сдружился с коллегами, друзьями давними Виктора Платоновича
Некрасова. Узнав о случившемся со мной, Некрасов решил заступиться за
меня, убедить хотя бы комсомольское начальство, что юмор моего опуса никак
не направлен против советской власти, однако тогдашняя его слава, лауреатство
не сработали, и окончательную точку в этом деле ставил лично в моём присутствии
не кто иной, как Семичастный, будущий шеф КГБ СССР.
А как молодого поэта Виктор Платонович рекомендовал меня,
будучи также членом редколлегии "Советской Украины", Николаю
Николаевичу Ушакову. И на протяжении ряда лет я приносил Ушакову свои
стихи, и были разговоры не только о них, и надо бы записывать - далеко
не всё сохраняется в дырявой памяти. А прежде всего - образ человека из
вымирающего племени настоящих интеллигентов, той духовной элиты, к которой
приложимо евангельское - "вы - соль земли". Писал он на русском
языке, но досконально знал украинский, и к его суждениям прислушивались
тогдашние корифеи украинской литературы, с которыми он тесно сотрудничал.
При этом, помнится, его коробила неоправданная подмена украинских слов
и выражений русскими или наоборот, "киевизмы" - неправильные
по-русски обороты речи, ударения. В те годы эпидемия суржика ещё лишь
набирала силу.
Но - что было, то было: годы сталинского самодержавия,
террора нагнали страху на творческую интеллигенцию со всем отсюда вытекающим.
В смутные времена в истории человек чувствительный может душой уйти в
беспросветное отчаянье, религиозный фанатизм, запой, бесшабашный разгул
- к черту совесть или, чаще - в пассивный или активный конформизм, впрочем,
это уже в любые времена. Для Николая Ушакова, как я понимаю, пристанищем,
отгороженным от трагикомической советской действительности была культура
и русская поэзия, которую он знал и любил бесконечно, и чудесный поэтически-фольклорный
мир Украины, и своеобразие Узбекистана, где он оказался во время войны.
Человек с такой совершенной духовной организацией, сформированной родословной,
воспитанием, ненасытным вниманием к наработанному духовным потенциалом
народа, его гениальными и талантливыми представителями - не может не полюбить
то, что становится близким, трогательно-волнующим, родным.
Цивилизация обогатила языки словами обобщающими,
абстрактными, значение которых может быть многозначно, как например -
народ, память, вера. И дефиниция в словарях не вносит достаточную определённость,
разве что примеры проясняют различную интерпретацию. Обратимся к наименее
официальному словарю "Живого великорусского языка" Владимира
Даля. "Любить кого, что, чувствовать любовь, сильную к кому привязанность,
начиная от склонности до страсти… избрание или предпочтение кого или чего
по воле (не рассудком), иногда и вовсе безотчётно и безрассудно".
Далее: "Парень любит девку", "Родители любят детей своих",
"Я люблю сахар, а мёду не люблю", "Мотылёк любит солнышко",
"Не люблю я брюзгачей", и, наконец, афористическое: "Кто
любит попа, кто попадью, кто попову дочку".
В последнее время девальвация этого слова дошла до того,
что доносится порой с экрана или мелькает в печати "они занимались
любовью", хотя по мне словосочетание "любовь" и "заниматься"
- нонсенс. Похоже в отношениях с противоположным полом, правда, признаётся
и однополая любовь (заслуживает ли кавычек это слово в данном контексте?)
- диапазон этого чувства весьма широк. В моей юности я нередко влюблялся,
и дорого для меня было и платоническое общение. А бывает, что и брак по
расчёту, и животный секс штампуют тем же дежурным "любовь".
Но ведь и любовь в подлинном, глубоком смысле - к ней, к нему, к музыке,
науке, футболу, коллекционированию, путешествиям, к чему угодно, высокопарно
- к Богу, к родине - может быть обусловлена разными причинами, обстоятельствами,
далеко не всегда объяснимыми разумом и логикой, и проявляющаяся различно.
Надеюсь, и без основательной аргументации согласятся
со мной в том, что по-разному любили Украину Богдан Хмельницкий и Мазепа,
Гоголь и Шевченко, Грушевский и Винниченко, Репин и Петлюра, Елена Телига
и Щербицкий, Лесь Курбас и Вячеслав Черновол - имена, первыми пришедшие
в голову. Обо всех названных написано немало учёными, литераторами, оценки
не всегда совпадают, в частности - о любви к Украине - и каждый вправе
соглашаться или нет с авторской трактовкой. Я намереваюсь говорить прежде
всего о тех людях, которых знал настолько, чтобы уверенно утверждать:
да, они несомненно любили Украину.
Но опять-таки при этом желательно уточнить - как я понимаю
это избитое - "любовь - к родной земле, отчизне, народу". И,
вопреки предыдущему заявлению, из которого следует, что не такому дилетанту,
как я, можно основательно судить и писать о личностях замечательных, прославленных
в силу того, что они совершали, - исключительно затрагивая этот аспект
- характера любви к данной стране, земле, народу, позволю себе представить
великих поэтов - русского и украинского.
Должно быть, не мне первому пришла мысль
сопоставить их жизненные пути и творчество. Оба родились в один и тот
же "послевоенный" 1814 год, когда на троне был Александр I.
Самодержавие Николая I не могло простить ни тому, ни другому поэтическое
свободомыслие, когда в общем безмолствовала "страна рабов, страна
господ" -- сослали подальше от столицы империи. Шевченко пережил
Лермонтова на двадцать лет, и можно только гадать - какими были бы эти
годы для русского поэта, не погибни он на дуэли, для поэта "мятежного",
искреннего в той правде, что не всем по нраву.
Утверждение, что без Пушкина, значение которого для России
он осознал, прочувствовал глубже современников, не было бы такого Лермонтова,
вероятно, не требует доказательств. До Пушкина в русской поэзии не прозвучало
бы, скажем, "Нева вздувалась и ревела", и там же "Поутру
над её брегами теснился кучами народ, любуясь брызгами, горами и пеной
разъяренных вод". Не отголосок ли этого "Реве та стогне Дніпр
широкий… горами хвилю підійма", и "як реве ревучий", хотя
по-моему данный эпитет не очень приложим к более спокойному даже в самую
непогоду Днепру. Впрочем - у Гоголя: "Когда же пойдут горами по небу
синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, взламываясь
между туч, разом осветит целый мир - страшен тогда Днепр! Водяные холмы
гремят, ударяясь о горы, и с блеском и стоном отбегают назад, и плачут,
и заливаются вдали".
Пускай профессиональные литературоведы оспорят мой тезис
о том, что несомненна связь пробуждения национального самосознания - причём
не только в литературе, и возражать уже могут другие эрудированные гуманитарии,
- связь с приобщением к вершинам мировой культуры, нравственным основам
цивилизации. Это относится в том числе и к Лермонтову, и к Шевченко, о
чём ниже, но - рискну сослаться на библейского Моисея, воспитанного в
ту эпоху древней и мудрой культуры Египта; Мохандаса Ганди, возглавившего
освобождение Индии от колониального британского господства; Сунь Ят-Сена,
так же зарядившегося в Европе идеями восстановления независимого и вместе
с тем небезразличного к правам простого человека Китая. В том же ряду,
думается и Иван Франко.
А Лермонтов и Шевченко в столице Российской империи проницательно
разглядели, какова её правящая верхушка. Для образованного человека моего
поколения и, дай Бог, студента нынешнего, - стоит ли приводить цитаты
поэтических произведений, в которых высветлены устремления имперской политики,
в частности, по отношению к вольнолюбивым народам Кавказа, и сколько сочувствия
к ним во многих строках Лермонтова, и у Шевченко в поэме "Кавказ".
Хочу в дополнение заметить, касаясь творческой стороны, что без новаторской
"киношной" Пушкинской "Полтавы" - с чередованием драматических,
лирических, батальных сцен, размышлений авторских, диалогов, вероятно,
не родились бы такими "Гайдамаки", и возможно, истоки такого
новаторства следует искать у Байрона…
"Нет, я не Байрон, я другой, ещё неведомый избранник,
как он, гонимый миром странник, но только с русскою душой". Человек
с "русской душой" должен любить свою Россию - не так ли? И поэт
отвечает: "Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит её рассудок
мой. Ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой, ни тёмной
старины заветные преданья не шевелят во мне отрадного мечтанья".
Позвольте, а как же "Бородино"? Нет, это гимн защитникам отчизны,
но не завоевателям; так же, как в "Песне про царя Ивана Васильевича…"
- самодержец отнюдь не справедливый и милосердный суд вершит, а главное:
незнатный простолюдин мужественно отстаивает свою честь и достоинство.
А в том же стихотворении "Родина": "С отрадой, многим незнакомой,
я вижу полное гумно, избу, покрытую соломой, с резными ставнями окно;
и в праздник, вечером росистым, смотреть до полночи готов на пляску с
топотом и свистом под говор пьяных мужичков".
Вчитайтесь, вдумайтесь - вот где подлинная любовь к родине:
когда у простого народа "полное гумно", то есть хотя бы хлеба
вдоволь, и "резные ставни" - "красиво жить" - не обязательно
в хоромах: и праздничная радость жизни, пусть у этих людей по-своему,
но это - мой народ… А "многим незнакомо" как раз такое проявление
любви к родине - им подавай снисходительное одобрение влиятельных зарубежных
правителей, а что касается благосостояния народа, то это вроде в повестке
дня, но не первоочередное… Думается, у Шевченко, его "украинская
душа" так же переживала, что далеко не у всех его соотечественников
вполне счастливая жизнь воплощена в "садок вишневий коло хаты",
что приходится каторжно трудиться на барщине; и дух украинский в загоне
- лишь в преданьях вспоминается о временах, когда на этой земле люди не
чувствовали себя холопами - не только формально. И то, что поэзия Шевченко
так пришлась по душе украинскому народу, всенародная непреходящая любовь
к нему - самое убедительное доказательство, что любовь эта взаимная. Как
и к Пушкину, Лермонтову - в России, замечу, не только русской.
Летом 1947 года в доме отдыха в Пуще-Водице
пребывали студенты киевских вузов. Тогда я познакомился и подружился с
будущим историком Юрой Колесниченко. Он был постарше меня, служил в армии
во время войны. С его легкой руки меня привлекла сфера материальной культуры,
и в соавторстве с Колесниченко в периодике было опубликовано немало статей,
вышли книги по этой тематике. В дальнейшем меня увлекла определённая составляющая
материальной культуры народов мира, и в 1990 году в Москве и в Киеве это
воплотилось в книги "Почему мы так одеты" - уже в соавторстве
с Александрой Супрун, моей женой, также историком.
Между прочим - тема её дипломной работы - профессор харьковского
университета, этнограф Николай Сумцов. Его, русского по происхождению,
как и Костомарова, зачаровала Украина, особенно фольклор, обряды, обычаи
- в основном украинской Слобожанщины. Слегка отвлекшись от рассказа о
моём друге, продолжу: жена моя, работая в 70-х годах в фондах музея народной
архитектуры и быта, восхищалась разнообразными изумительными сотворенными народными
искусниками образцами керамики, вышивки, предметов быта,
украшений. И доныне нас навещает бывшая сослуживица жены - Галя Горбач,
работающая теперь в музее литературы. И в беседах с ней, иной раз
острых дискуссиях нельзя не почувствовать, как горячо она любит именно
Украину и всё связанное с этой державой, её народом, украинцами.
Юрий Акимович Колесниченко родился и учительствовал в
Тараще, откуда родом также академик Анатолий Александров, - как сообщает
энциклопедия "трижды герой социалистического труда, один из основателей
советской атомной энергетики", и лишь впоследствии промелькнуло в
прессе, что именно он благословил более экономную конструкцию реактора,
без "крышки" - один из них - четвёртый блок Чернобыльской АЭС…
и родина академика - пока четвёртая зона… Из Таращи не только родом и
известный политический деятель Александр Мороз. Непреходящая тема для
исследований и споров - роль личности в истории…
А сказать, что мой друг знал историю - ничего не сказать.
Порой, шутки ради, вопрос о французском короле Людовике, допустим одиннадцатом.
И в ответ - без запинки - даты его жизни, основы политики, воинственно
направленной против, как мы бы теперь назвали, сепаратизма в пределах
тогдашней Франции, а также вероятно о его супруге, детях и прочем. Тем
более глубоко знал он историю Украины, её замечательных людей былых веков.
И написал ряд обстоятельных очерков о полюбившихся ему личностях. В те
годы установились каноны подогнанных под господствующую идеологию характеристики
и политических деятелей - Богдана Хмельницкого, Мазепы, Петлюры, и - Тараса
Шевченко, Леси Украинки, Пантелеймона Кулиша.
В подражание выходящих в Москве серии книг "Жизнь
замечательных людей", издательство "Молодь" начало издавать
"Життя славетних". Опять-таки советизированные жизнеописания
революционера Подвойского, драматурга Кропивницкого, конструктора космических
кораблей Королёва, учёного Михаила Максим?вича. Не смущало, а, наоборот
подчеркивалась связь этих людей с Россией, рожденных на украинской земле.
Но в истории Украины были яркие, замечательные, творческие личности, с
отношением к которым официальные идеологи, так сказать, ещё не определились.
И потому замалчивались, и мой друг полагал несправедливым то, что о славных
сыновьях и дочерях украинского народа новые поколения современников и
соплеменников ничего не знают, не ведают.
И, восполняя этот пробел в истории, культуре Украины,
Юрий Колесниченко написал о тех, что достойны быть представленными в серии
книг "Життя славетних". Редактор издательства "Молодь"
Сергей Плачинда сразу оценил информационную значимость рукописи, потенциальный
интерес к ней читателей и, вместе с тем необходимость литературной обработки,
тем более на украинском языке. Всё это он неплохо осуществил, настояв
одновременно, чтобы считаться полноценным соавтором. В вышедшей книге
впервые в ХХ веке рассказывалось читателям о Роксолане - в веке ХIХ легендарная
женщина оказалась героиней забытого романа; о просветительнице Гулевичивне;
Феофане Прокоповиче - больше как о писателе, чем о церковном деятеле и
сподвижнике Петра I; композиторе Максиме Березовском; музыканте Артеме
Веделе.
Получились беллетризованные повестушки в духе романов
Дюма и его последователей - с жанровыми сценами, участием известных деятелей
той эпохи и вымышленных персонажей. Но, поскольку к тому времени представленные
в книге "Неопалима купина" не были, так сказать, идеологически
канонизированы, - недремлющие борцы с "буржуазным национализмом"
обрадовались поводу проявить бдительность, в результате чего часть тиража
книги с некоторым опозданием была изъята из продажи. Плачинда тогда может
и покаялся, но во всяком случае отделался, как говорится, легким испугом,
зато уже в 90-е годы не раз напоминал о своём этом подвиге во славу Украины,
забывая, впрочем, даже упомянуть Юрия Колесниченко.
А мой друг уже самостоятельно начал сочинять исторические
повести, в частности, "Черный манускрипт", опубликованную в журнале
"Неопалима купина" - как и была названа та книга. Последние
годы его жизни были ужасны; прикованный к постели и почти незрячий, он
отдавал свои рукописи людям, которые литературно их обрабатывали, но становясь
соавторами, пожалуй, с большим основанием, чем Плачинда. Я изредка навещал
его, чаще было телефонное общение - не знаю с кем ещё у него могла сохраняться
такая дружеская связь. И при этом - ясное сознание и по-прежнему великолепная
память. Сужу об этом, потому что Юра нередко просил что-то уточнить в
энциклопедии. А то, что он совершил, хоть в какой-то степени сыграло свою
роль в пробуждении национального самосознания пусть у некоторых читателей
"Неопалимой купины".
Есть в моей библиотеке и книга в серии
"Жизнь замечательных людей", вышедшая в 1970 году, - "Марко
Вовчок", презентованная с дарственной надписью автором - Евгением
Павловичем Брандисом. Семь лет создавалась эта книга - "первая сравнительно
полная биография Марко Вовчка, освещающая весь её жизненный путь и все
стороны многообразной деятельности", для чего автору этой книги довелось
немало потрудиться в библиотеках и архивах, и изучать в том числе источники
на украинском языке. Евгений Брандис уважительно перечисляет тех, кто
занимался творчеством замечательной писательницы, которая "принадлежит
двум братским народам и братским литературам".
Но каким образом Мария Александровна Вилинская, рожденная
в самой что ни на есть российской глубинке, орловщине, откуда родом -
Тургенев, Тютчев, Лесков, Фет, Бунин, Леонид Андреев, Пришвин, с детства
не слышавшая украинской речи, сделалась не только замечательной украинской
писательницей, но и по-настоящему полюбила Украину, её народ, её культуру,
и дружила с Тарасом Шевченко, Костомаровым, Кулишом, но и на равных беседовала
с Тургеневым, Герценом, Львом Толстым, европейскими литераторами. Но -
украинский язык - лишь двенадцати лет отроду девочка впервые могла услышать
украинскую речь…
Нет, в пансионе в Харькове и преподаватели, и "благородные
девицы" говорили только по-русски, но "в стенах пансиона по-украински
розмовляли только крепостные горничные. В их обязанности входило стелить
постели, укладывать барышень спать, помогать им одеваться. И хотя на эти
процедуры отводились считанные минуты, вечером и на рассвете в дортуарах
слышалась живая народная речь". Привожу эту цитату из книги Брандиса
для того, чтобы стало понятно: украинский язык сразу зачаровал чуткую
к слову девушку, это была, так сказать, своего рода любовь с первого взгляда,
верней, слова, углубляющаяся по мере знакомства с Украиной: чумаками, что
на волах везли соль из Крыма; с украинским фольклором в Чернигове, бытом
в Немирове и Богуславе, древностями Киева; с украинской литературой -
харьковчанина Квитки-Основьяненко, Шевченко, Кулиша.
Посвятив не один год проникновению в атмосферу, окружавшую
Марию Вовчок, в её литературные интересы, порывы души, сроднившие со всем
украинским, коренной петербуржец (Брандис родился в этом городе когда
северная столица ещё не переименовалась в Ленинград), так же, как его
героиня книги, проникся интересом и симпатией к этой земле и её людям.
Бывал в Киеве, в моём доме; а в Ирпенском доме творчества писателей Евгений
Павлович активно общался с украинскими литераторами, без труда понимал
украинскую речь. И заботился о переводе на русский язык лучших произведений
украинских фантастов - в ту пору вместе с Владимиром Дмитревским был одним
из ведущих критиков в этом жанре и, между прочим, теплые отношения с тем
и другим у меня сложились и потому, что я в те годы писал и публиковал
фантастику.
Так же, как о русских, россиянах, которые, можно сказать,
влюбились в Украину, чему подтверждение их творчество - я вспоминал Николая
Ушакова, Марко Вовчок, автора книги о ней, можно продолжить именами Костомарова,
Сумцова, упомянутых выше, то же можно соотнести с Еленой Телигой, - и
так же можно перечислять этнических украинцев, для которых родными стали
русская культура, русский язык. Не только Гоголь, Короленко, Потапенко,
отчасти Шевченко, Винниченко, но и писатели советского периода - Зощенко,
Борзенко, Рекемчук, Захарченко…
Все книги моего давнего, с середины прошлого века, друга,
члена союза писателей России Александра Шевчука написаны по-русски. В
украинской литературе недавнего прошлого весомый вклад его младшего брата
Василия, автора исторических романов, повестей, классического перевода
"Слова о полку Игореве". А судьба старшего брата распорядилась
так, что поначалу и некоторое время после войны работал он в разных городах
Украины, но больше лет провел в России - в Красной армии в довоенные годы,
и всю Отечественную войну моряк Балтийского флота - чего только он не
пережил за эти военные годы, и как ярко и честно пишет об этом. Смолоду
Саша Шевчук писал стихи, полвека прошло с той осени 1956 года, когда он
подарил мне свой первый сборник, вышедший в издательстве "Молодь".
В дальнейшем перешел в основном на прозу. Можно было
бы назвать эту прозу документальной, но всё же вернее - художественной.
Эта проза, эти книги - почти исключительно о пережитом, зорко увиденном
и услышанном, мастерски отобранном в самом концентрированном виде - никакой
водички, размазни, беллетристики невысокого пошиба. К тому же - в поэтически-иронической
тональности, не заслоняющей трагического, ужасного. Один из фрагментов
- "Ты - гуцул, и я - гуцул" с подзаголовком "воспоминания
о Карпатах" - о пребывании в этих краях в качестве культработника
в послевоенные годы. В тексте немало вкраплений по-украински, песенных
строк с диалектной окраской. Автор прекрасно знает родной с детства украинский,
но - думает и пишет по-русски. И - как тепло, сердечно написано об этом
западно-украинском, его людях; но и столь же душевно - о Коростене, где
какое-то время трудился и старался навещать уже в этом ХХI веке; и о Днепровской
флотилии, в которой также служил.
Нет у меня сомнений, что мой друг по-настоящему любит
Украину. И, наверное, не менее - Россию. Более того - не мыслит Украину
и Россию разделенными недоброжелательностью и подозрительностью с обеих
сторон. С горечью говорил он о разногласиях в этой связи со своим братом,
когда тот ещё был жив. Но лучше привести цитату из книги Александра Шевчука
"Умирать не имею права", что вышла в начале нового века. "Письмо
брату, украинскому письменнику. (стихотворный эпиграф) Государство изуродовано!
Шмон таможенный, паспорт, посты… Ах, как хочется на родину мне - в поджитомирские
кусты…
Разрезали нас по живому… Туда и обратно - "шмон"…
Брат! Прочитав моё четверостишие, что сейчас я в эпиграф поставил, ты
запретил мне даже одной ногой ступить на землю незалежної України… Опомнись,
брат! Своей работой - "Слово про Ігорів похід" - ты можешь гордиться:
твой вольный перевод "Слова" здесь, в России, знатоки считают
почти гениальным. Да и тогда, когда ты своего "Велесича" писал,
роман-догадку, про автора литературного памятника трём славянским народам,
а вернее, единому народу, имя которому - Русь, ты был убежден: нас всегда,
во все времена, расчленяли, чтобы легче было уничтожить!
О чём сейчас ты поёшь, брат? Закрыв глаза, чтобы не видеть,
заткнув уши, чтоб не слышать, что творится в Державі, ты гениально співаєшь
про пташок… Не то пели в трудную минуту украинские кобзари, не то. Но
есть у тебя, браток, одна мелодия… (Василий Шевчук сочинял и мелодии,
я слушал в его доме сохранившиеся записи - безусловно оригинально и талантливо)
на слова Тараса Григорьевича Шевченко: Зоре моя вечірняя, Зійди над горою…
Услышав магнитную запись её, я рыдал, я думал: конец мне! А ты хочешь,
брат, отлучить меня от земли, где я родился. Когда я слышу есенинское
"Не жалею, не зову, не плачу…" - ты думаешь, глаза у меня сухие?
А ты упрекаешь, брат, говоришь, что я "кацапам продався…"
Не комментирую вышеприведенный отрывок
из книги моего друга, но связанная с этим проблема языка, на котором человек
думает и говорит, тем более литератор, - заслуживает того, чтобы поразмышлять,
предполагая, что понимание, знание языка народа может пробудить интерес,
симпатию, а то и любовь к людям, для которых этот язык родной. Русский
язык - родной и не для чистокровно русских - Пушкина, Лермонтова, Жуковского,
Гоголя, Пастернака, но и Булата Окуджавы, Фазиля Искандера, Чингиза Айтматова.
"И назовёт меня всяк сущий в ней язык" - как
можно полагать здесь "язык" - синоним народа. И - язык русский,
на котором Пушкина знают, если не финн, то жители Прибалтики, и калмык,
и тунгус, как в ту эпоху называли обитателей Средней Азии, казахов; и
как в Пушкинские и последующие годы - поляк Мицкевич, украинец Шевченко,
переводивший Пушкина при жизни поэта француз Мериме; от знакомства с русской
поэзией несомненно выиграло творчество пишущих на родном языке: певца
многоязычного Дагестана Расула Гамзатова, литовца Межелайтиса, калмыка
Кугультинова…
Наверное, благотворную роль в поэзии Николая Ушакова,
о котором ранее шла речь, сыграло основательное знакомство с украинской
литературой, так же, как для Максима Рыльского, любовно переведшего "Евгений
Онегин" на украинский язык - проникновение в пушкинскую поэзию. Безусловно
отлично знал украинский и Михаил Булгаков - в речи персонажей "Белой
гвардии" не только украинские слова, но характерные выражения, присущие
исключительно этому языку. Отличное знание языка позволяет улавливать
и прелесть тонкостей фонетики. Русский писатель Лесков, ряд лет проживший
в Киеве, и в своих произведениях пользующийся всем богатством русского
языка, чутко воспринимал и особенности украинского. Подвизающаяся на ниве
литературы в конце ХIХ века Л. И. Веселитская прислала Лескову свою повесть,
в которой действующие лица говорят вроде бы по-украински, но в написании
- как бы схожими русскими словами.
"Малороссийская фонетика не позволяет говорить и
писать "изогнувся". Там говорят и пишут "изогнувься".
И далее пример: "Ганзя рибка, Ганзя птичка, Ганзя цяця молодычка".
Словосочетание, да ещё песенное в западно-украинском диалекте (не Галя)
- неподражаемо и непереводимо. Английский писатель Оруэлл, знакомый читателю
по антиутопиям против тоталитаризма, в одной из статей другого плана высказывает
соображение, что активная нелюбовь Льва Толстого к Шекспиру отчасти объясняется
тем, что зная английский язык, Толстой всё же не мог проникнуться той
мелодией слов, что в произведениях Шекспира явственно слышится, чувствуется
лишь соплеменником, для которого этот язык родной с детства. И не оттого
ли при самых изощренных переводчиках что-то, больше или меньше, теряет
поэзия Пушкина или Шевченко.
Родной язык, или другие языки - должно быть, эта составляющая
духовной сферы человека индивидуальна, и способности, талант определяют
и восприимчивость к слову, и владение языком или языками. Например, в
моей семье я кроме русского могу, пожалуй, сносно объясниться по-немецки,
что называется, на бытовом уровне, жена так же на украинском и английском.
Сын, который кончал украинско-английскую школу - получше, чем жена. А
вот дочка, что также училась в украинской школе, кроме того и, понятно,
русского, - отлично изучила иврит за пару лет пребывания на учебе в Израиле,
знает английский и также свободно немецкий, проживая в Германии. Стоит
ли перечислять пишущих на родном языке, и владеющих иностранными, как
Лев Толстой, Иван Бунин, Иван Франко - свыше десятка языков, Борис Пастернак
- называю лишь отечественных писателей. И не так много тех, кто осмеливался
писать и не на родном языке - на английском, как поляк Джозеф Конрад или
частично - Владимир Набоков, Иосиф Бродский. И всё-таки - у Пушкина есть
стихи на французском, у Шевченко немало произведений на русском языке,
а лучшее - на русском у Пушкина, на украинском у Шевченко.
Анна Ахматова в раннем детстве вообще не говорила по-русски,
Достоевский как литератор начинал с переводов французских романов. Для
Марко Вовчок и Елены Телиги украинский язык был таким, на котором можно
было выразить своё наилучшим образом. Характерный пример - современный
украинский поэт Моисей Фишбейн, которого я также знаю не один десяток
лет. Несмотря на то, что его мама была учительницей украинского языка
в школе, понимание, что именно для него написать стихи, а затем и прозу
так, чтобы выразить своё наилучшим образом - на украинском языке - пришло
не сразу. Благо в этом молодого поэта поддержали такие корифеи украинской
литературы, как Бажан, Первомайский.
Время от времени Моисей читает, в частности, мне свои
новые стихи - при встрече или по телефону. И зачастую поясняет в переводе
на русский язык значение отдельных встречающихся в тексте слов. Не напрасно
- вроде я, столько лет живя на Украине, читаю украинские газеты, журналы,
слушаю радио и телепередачи по-украински, и почти никогда не встречаю
непонятных мне слов. И всё же… Конечно, для подлинной поэзии, прозы, драматургии
появление того или иного слова, выражения, повторяемого всеми или редкого
- не самоцель, но то единственное, что может и должно запасть и затронуть
душу воспринимающего, подобно звучанию инструмента в симфонии - такое
может донести до души слушателя, допустим, только контрабас, валторна
или литавры.
Начал пробовать Моисей и переводить с иностранных языков,
в дальнейшем овладев также ивритом, немецким, английским, и в выходящих
уже в последние годы книгах его переводы выполнены блестяще. А наставником
в этом деле юного поэта был не кто иной, как Николай Алексеевич Лукаш.
Как-то Моисей привёл его в мой дом, и с тех пор при случае встречались,
беседовали. В те годы Николай Алексеевич был в опале, его не печатали
- история его принципиального и мужественного поступка на фоне большинства
струхнувших собратьев по перу достаточно известна. Талант полиглота, как
рассказывал Лукаш, пробудился в нём ещё в детстве. В своей сельской библиотеке
он без подсказок перечитал все книги на украинском, русском, польском
и идиш.
И в зрелые годы этот талант полиглота позволял ему досконально
овладевать одним языком за другим. Но оставленная им для всех любящих
украинский язык целая библиотека его изумительных классических переводов
говорит о том, что вся необъятная сокровищница языка была в его душе и
в его распоряжении, как английский у Шекспира, русский у Пушкина, да и
у Чингиза Айтматова или немецкий у Гейне, и тот же украинский у Фишбейна
- наследственная национальность отходит на второй план, а на первом -
тот полюбившийся язык, на котором свои мысли и чувства передаются, как
и в переводе иноязычного автора наиболее адекватно, ярко, проникающе
в душу читателя, благодарного за получаемое наслаждение музыкой слова.
И так через язык приходит любовь к тому народу, чей язык
так пришелся по душе - у упомянутых выше Гейне, Марко Вовчок, Пастернака,
Фазиля Искандера; у Набокова и Маршака - к Англии; да и у рядового читателя,
когда замечательный переводчик, такой, как Лукаш, открывает ему великую
литературу Испании, Франции…
Для дочери украинского поэта Тереня Масенко
Ларисы с детства украинский язык был не только "домашним". Также
изучение всех нюансов языка на филологическом факультете Киевского университета
не было, как у иных студентов, формальным - для сдачи экзамена. А в институте
языкознания (мовознавства), сотрудником которого была Лариса Масенко,
в те годы директорствовал академик Белодед, он, в духе тогдашних идеологических
установок, проповедовал в своих трудах и наставлял подчиненных, грубо
говоря, признание зависимости и даже подчиненности украинского языка русскому.
И уже после обретения Украиной независимости на этой
почве у Ларисы был конфликт с наследником Белодеда - в буквальном и переносном
смысле - сыном и завуалированным приверженцем концепций ушедшего времени.
Вместе с тем, в отличие от некоторых коллег, которым русофобские мотивы,
переносимые и на русский язык, кажутся верным средством привлечения граждан
к вовлечению в мир языка украинского, Лариса Масенко старается раскрыть
особенную привлекательность языка своего народа - в ряде выступлений на
радио, кстати, ещё в советскую эпоху, и на слушаньях по этой проблеме
в Верховном Совете Украины, на форумах, целиком или отчасти посвященных
тому же; наконец, как заведующая кафедрой украинского языка в Киево-Могилянской
академии.
Темой кандидатской диссертации Ларисы была топонимика
рек и речушек Украины, к сожалению, от многих последних остаётся лишь
название. Тема эта требовала поездок на места по всей Украине, бесед со
старожилами, поисками в архивах. И, могу повторить, и ещё вернусь к этому
- только так - в общении с этой землей, её людьми, созданному и создаваемому
ими - приходит любовь к Украине человека, расположенного к такому. И полному
проявлению этой любви - к народу, его культуре, языку - безусловно препятствовала
тоталитарная идеология, и внутреннее сопротивление этому у людей, для
которых любовь к Украине была настоящей и не задавленной трусливым конформизмом,
и не всегда сдерживалась опасением дежурных обвинений в "буржуазном
национализме".
Как-то, когда Лариса была у меня в гостях, нас навестил
Иван Михайлович Дзюба. Это было после того, как его известная работа о
ситуации, в частности, с украинским языком, распространялась уже в самиздате.
Разумеется, Лариса Масенко не могла остаться равнодушной к этому, и Дзюба
нашел в её лице горячую сторонницу надежд на изменение тупиковой ситуации.
Надо сказать, что самиздат разного рода у меня в квартире даже воспроизводился.
А реакция властей предержащих на работу Дзюбы была в те годы предсказуемой,
и посетив мой дом, он тут же сказал мне: имейте в виду, что при обыске
у меня изъяли записную книжку, где записан и ваш телефон. Не знаю, пополнил
ли и этот штрих мое досье в КГБ, и, к слову, на мои неоднократные обращения
в СБУ с просьбой полистать ту самую папочку, которую видел своими глазами,
при беседе со мной очередной в помещении городского КГБ Киева, - получаю
ответы: не сохранились.
Хорошо, что хоть что-то пока сохраняется в моей старческой
памяти, и, как Пушкинский "дьяк, в приказах поседелый", я не
равнодушно, но уже не по горячим следам, эмоционально остыв, как мне кажется,
объективно, хотя с подзаголовком "субъективные заметки" говорю
о тех, кого уже нет в живых, и о тех, чья любовь к Украине даже в её нынешнем
состоянии - действенна. Предстают в моей памяти люди разные, очень разные,
но отношение моё к ним выходит за рамки определений: знакомство, дружба,
симпатия…
Одно время я частенько встречался с Нелей Солощенко,
и как-то побывал в её доме в Немирове. Должен отметить, что из сотен самых
разнообразных - по всем анкетным и не анкетным данным - людей, которые
высказывались и по темам, мягко говоря, замалчиваемым, - в те годы донос
даже о смаковании политического анекдота мог иметь самые скверные последствия
- КГБ было чем заниматься, - так вот тогда только, пожалуй, от неё одной
я слушал мечтанья и надежды на Украину независимую. Вообще была она весьма
откровенна, порой, может быть, чересчур; что и как она сегодня - не знаю,
доходят какие-то отрывочные сведенья. Иногда хоть по телефону перекинешься
словами с давними друзьями, с той же Ларисой Масенко, с Шевчуком, Фишбейном,
а так - больше один, чем - вижусь с женой, с детьми, внуком - тем более…
Хотя, как раз Неля была научным сотрудником института
психологии, позволю себе вторгнуться в эту область, характеризуя данную
личность. Психологи оперируют таким понятием, как "несчастное сознание",
- в какой-то мере сродни словам - мрачник, меланхолик, пессимист, но не
совсем адекватно. Достигла Солощенко определённого социального статуса,
обзавелась семьей, детьми, своим жильем, но отнюдь не чувствовала себя
более или менее счастливой, как я понимал из разговора при уже случайных
встречах. Но такое состояние души вовсе не противоречило, выражаясь газетным
штампом, активной жизненной позиции.
И судьба Украины, вообще всё украинское для Нели было
едва ли не первостепенным в её помыслах и действиях. В частности организовывала
хоровые кружки, где пелись подцензурные украинские песни. И живо интересовалась
украинской историей, литературой. Но национализм её был, как бы сказать,
с несколько агрессивной направленностью против тех, кому, по её мнению,
Украина безразлична, одним словом, чужих. И следовало из этого, что такая
публика заслуживает определённого отношения. Отсюда - внутреннее оправдание
своего неблаговидного поступка - доноса на близкую подругу, сокурсницу
с целью прохождения вместо неё в аспирантуру, как более достойной - из
числа коренной нации.
Поскольку всё, что я здесь пишу, идёт через призму моих
впечатлений, я вправе всячески аргументировать свои соображения и выводы.
Опять же - относительно Нели Солощенко. После того, как наши дороги, как
говорится, разошлись, она неожиданно явилась ко мне, оказавшись в весьма
неприятном положении, нужно было как-то помочь ей "в минуту жизни
трудную" - что попишешь. Но впоследствии я услышал такой комментарий:
вот дожила, пришлось просить помощи у еврея… И, ранее, когда в ответ на
её мечтания о вольном будущем Украины, между прочим, допытывался - что
же станется со всеми, у кого в паспорте графа национальность неудовлетворительна,
из ответа Нели легко было понять, что таковым возможно придётся несладко…
В сегодняшнем мире национализм подобного толка то там,
то тут торжествует и в теории, и на практике - по отношению к "неверным",
не своим, приводя к межнациональным и религиозным конфликтам, страданиям
многих тысяч невинных людей. Атавистическое ли это - от первобытного неприятия
всего вне своей стаи, своего племени, или от неосознанного комплекса неполноценности,
но всё же как-то сочетается с любовью к своему народу, его божествам и
кумирам. Не мое дело - отбивать хлеб у социальных психологов, учёных аналитиков
происходящих процессов в этнических переплетениях и противоречиях современного
мира. Дай Бог поглубже "познать самого себя", разобраться как
следует в своих симпатиях и антипатиях.
Из стихотворения Алексея Константиновича
Толстого, ставшего поэтической основой популярного романса. "Люблю
ли тебя - я не знаю, но кажется мне, что люблю!". И после галереи
тех, с кем меня свела судьба и кто по моему убеждению любил Украину -
повторю - каждый по-своему, - хотелось бы знать - а я сам - как? Каково
мое отношение к тому, что обобщенно называют Украиной?.. Может быть, начать
с того - о чём или о ком я могу утверждать: да, люблю, никаких сомнений?
Если кого - отвечу без запинки: свою жену, с которой вместе свыше сорока
лет счастливых, и наших детей, внука. А - что люблю? Скажем, в поэзии
- Пушкина, Гейне, Пастернака; музыку классическую - Баха, Шуберта, Прокофьева;
картины Рембрандта, Крамского, Сезанна. Надо ли распространяться, допустим,
о своих предпочтениях гастрономических или формах излюбленного досуга…
А насколько слово, понятие "любить" сочетается
с таким многоплановым, многозначным, как какая-либо держава, в том числе
Украина? Цитата: "И в этих же городишках народные учителя, фельдшера,
однодворцы, украинские семинаристы, волею судеб ставшие прапорщиками,
здоровенные сыны пчеловодов, штабс-капитаны с украинскими фамилиями… все
говорят на украинском языке, все любят Украину волшебную, воображаемую,
без панов, без офицеров-москалей, - и тысячи бывших пленных украинцев,
вернувшихся из Галиции". Многоточие в цитате - Михаила Булгакова;
на мой взгляд, в этом его романе "Белая гвардия" правдиво показана
обстановка и в Киеве, и за его пределами в то время, и верно запечатлены
разнообразные действующие лица в том водовороте переломных лет истории
Украины.
Любовь человека к своей родине естественна, и обходится
без напоминаний и деклараций - такова для подавляющего числа простых граждан,
трудящихся. Иная ли в сущности эта любовь в зависимости от того, под чьей
эгидой в данный исторический период находится земля твоих предков и потомков,
например, поляков и финнов в Российской империи, чехов и венгров в австро-венгерской,
эстонцев и грузин в Советском Союзе… Нет, это вовсе не значит, что этим
народам было безразлично управление ими из метрополии, пренебрежительное
отношение, как к второстепенным. И борьба за независимость приобретает
порой острый, конфликтный характер, как сегодня для курдов в Турции, басков
в Испании, тамилов в Шри-Ланке, абхазов на формально грузинской территории.
Вот и я вспоминал тех, чья любовь к Украине была, можно
сказать, активной - воплощенной в слове, пробуждающем и укрепляющем чувство
своей принадлежности к народу Украины, как к родному. Признавая сказанное,
нельзя не заметить, что в мире и нынешнем не всё в этом плане ясно и однозначно.
Какую родину любят те же курды в Азербайджане или в Турции; осетины -
в Северной или Южной Осетии; также и в разделенной Корее; баски в Испании
и во Франции; турки, ставшие гражданами ФРГ; чернокожие в США; жители
Приднестровья; украинцы в Канаде; и на протяжении ХХ века гуцулы или крымские
татары…
А для меня - о какой "исторической родине"
может идти речь? Только ли о земле Палестины? Но ведь если в Библии отражена
в определённой степени история еврейского народа, то не одно поколение
пребывало в рабстве в Египте, и "на реках вавилонских сидехам и плакохам"
- на территории Ирака. А потом - век за веком мои предки прошли Германию,
откуда вынесли язык - идиш; Польшу; осели было в Белоруссии, откуда родом
мои родители.
Я родился в Москве, это моя любимая, что называется,
малая родина, а большая, пожалуй, Россия. Какое-то время жил я и на Урале,
и на Алтае, побывал в десятках российских городов, но главное - русская
культура в широком смысле, наиболее мне знакомая и близкая, русский язык,
на котором за свою жизнь написал, наверное, не одну тысячу страниц по-русски.
Однако большую часть жизни всё-таки прожил в столице Украины, и по разным
поводам изъездил её, как говорится, вдоль и поперёк. И, между прочим,
мне представляется нелепым условное деление Украины на западную и восточную,
преимущественно русскоязычную. Подумалось: в былые годы, при советской
власти то, что в паспорте следовало за графой "национальность",
- для меня лично воспринималось дискриминационно, а у моей жены Александры
Ивановны Супрун значилось "русская", хотя у родной её сестры
- "украинка" - верно и то, и другое - смотря по национальности
матери или отца. Аналогия в плане юмора: если на первый план выходит этническая
составляющая, то какую половину своей супруги я люблю больше - украинскую
или русскую? И насколько серьёзней делается тот же вопрос, когда заходит
речь об Украине - Западной или Восточной?..
И - о языке. Не вызывает сомнений, что едва ли не все
граждане Украины моего и последующих поколений - без особого напряжения
разговаривают с теми, кто говорит на другом языке - украинском или русском.
Так получилось, что я не учил украинский язык даже в школе. Но теперь,
например, читая газету или слушая радио, пропускаю мимо сознания - по-русски
или по-украински. Разве что коробит любое присутствие суржика - отмечаю:
нет, по-украински такая-то мысль должна быть выражена не чисто русским
словом или выражением. Более того, признаю, что именно в украинском языке
данное слово, идиома - выразительнее, благозвучнее, чем на русском.
И Украина для меня гораздо больше, чем мелодичный язык,
изумительные народные песни, творенья украинских литераторов, художников,
композиторов, народных умельцев - многим из этого нельзя не восхититься
и человеку другой нации и культуры. И за минувшие десятилетия у меня была
возможность достаточно глубоко знакомиться с тем, как живёт Украина; принимать
в этом участие, вносить личный вклад в некоторые составляющие этой многообразной
жизни. Ответственный за технологическую часть проектов заводов, в своё
время дождался, когда были сооружены, вошли в строй и начали давать полезную
продукцию заводы в Киеве и Львове, Тернополе и Запорожье, Броварах и Симферополе,
других городах.
И как журналист, сценарист подробно знакомился с десятками
различных производств - от "Криворожстали", комбинатов "Азот"
в Черкассах, Северодонецке, теплоэлектростанций, заводов по производству
искусственного волокна, бумаги, кожи, пластмасс и так далее - до образцовой
свинофермы под Киевом и колхоза в Николаевской области, публиковал об
этом статьи, писал сценарии технико-пропагандистских фильмов. То же могу
повторить: опять-таки - о десятках различных научных учреждений. Пишу
это вовсе не для того, чтобы акцентировать какие-то свои заслуги, а -
подчеркнуть, что такой род занятий позволял наблюдать и общаться со множеством,
в основном, самоотверженных тружеников - рабочих, инженеров, колхозников,
ученых, людей, так называемых творческих профессий, хотя к таковым можно
смело причислить и названных выше.
Конечно, на моём жизненном пути встречались бездушные
чиновники, взяточники, кляузники, хамы, тупицы, беззастенчивые лжецы,
приспособленцы, негодяи разных мастей. Вряд ли сегодня процент таковых
намного вырос, разве что безнаказанность, поощряемая слепота правоохранительных
органов, равнодушие этой публики к общественному мнению и презрение к
выступлениям средств массовой информации - сделали таких господ гораздо
более наглыми и циничными. Трудно сказать, насколько всё подобное определило
происходящее на Украине в конце прошлого и начале нынешнего века, но до
чего мне досадно, обидно, больно, - оттого, что очень многие заводы, колхозы,
научные и культурные учреждения - хорошо, если влачат хотя бы жалкое существование,
а на действующих трудящимся - рабочему или учёному - хозяева, правительство
платят тот минимум гривен, на который большинство населения Украины едва
сводит концы с концами, и перспективы на существенное улучшение их жизни
весьма отдаленные…
Наверное всё-таки, если переживаешь за судьбу кого-то
или чего-то, то значит - любишь, а когда любишь - то переживаешь…
Немає коментарів:
Дописати коментар