27 серп. 2013 р.

Мир на пороге новых времен


22.07.2012, Михаил Хазин [khazin]  


Статья опубликована в журнале "Дружба народов", N7 от 2012 года. Данный текст является компиляцией редакторов журнала ряда моих статей.

Сегодня мир стоит перед принципиальным, радикальным сломом. По силе и размаху он неизмеримо превосходит сломы 1917 и 1991 годов, поскольку в тех случаях были известны и даже, в некотором смысле, привычны идеи, в рамках которых шли изменения. Ныне нет ни языка описания, ни альтернативных идей.
Последний раз в истории такая ситуация сложилась в Европе в XVI—XVII веках, когда после более чем тысячи лет христианства начался жесточайший слом в идеологии и экономике феодализма. Это было крайне тяжелое время, и не дай Бог, чтобы оно повторилось. Чтобы этого избежать, необходимо еще до того, как перемены разрушат все защитные цивилизационные механизмы, предложить новые идеи, не менее цивилизационные по масштабу. Но они пока не найдены.
В чем же суть начавшихся на наших глазах перемен?
Главная проблема современности — в том, что исчерпан механизм, который обеспечивал экономическое развитие человечества в течение нескольких сотен лет.

Рождение технологических зон
Современная модель развития, которую сейчас именуют "научно-техническим прогрессом", оформилась в XVII—XVIII веках в Западной Европе после "ценностной революции" XVI—XVII веков, отменившей господствовавший более тысячи лет запрет на ростовщичество. Разумеется, как и всякий библейский запрет, он не соблюдался полностью, но в системе экономических взаимоотношений в целом ссудный процент не использовался. Там, где он применялся почти легально — в торговых республиках типа Венеции или Генуи, — он играл, скорее, роль страхового взноса. Собственно производственные процессы строились на цеховых принципах, при которых и объем, и технологии, и номенклатура производства были жестко ограничены.
Не буду сейчас обсуждать причины появления капитализма (то есть капитала как источника прибыли за счет ссудного процента), но обращу внимание читателя на одно принципиальное обстоятельство: с его возникновением появилась серьезная проблема — куда девать полученный продукт?
Не секрет, что позднеантичная мануфактура обеспечивала довольно высокую производительность труда — уж точно, выше, чем средневековое цеховое производство. Однако, вопреки тезисам Маркса, она уступила свое место менее производительному феодализму. Почему? А дело в том, что у мануфактур того времени не было рынков сбыта, рабовладельческое общество просто не создавало достаточный объем потребителей. Пока Римское государство поддерживало городской плебс (давало ему "хлеб и зрелища") за счет внеэкономических источников доходов — военной добычи и серебряных рудников в Испании, — мануфактуры работали достаточно успешно. Затем они неизбежно должны были умереть.
Аналогичная проблема неминуемо ждала и зарождающиеся центры капитализма. Да, там имелись источники денег, на которые можно было создать мануфактуры. Но избыточный объем производства и новые, инновационные продукты требовали новых потребителей. Где их найти? Единственным местом сбыта мог стать внешний рынок.
Разумеется, экспортируемая продукция должна была превосходить местную — и стоить дешевле, и быть более качественной или просто новой (условно говоря, плуг вместо сохи), а потому ее поступление неминуемо разрушало местное производство, что, в свою очередь, пополняло армию безработных на местах и создавало почву для развития капитализма. Стоит вспомнить историю огораживания в Англии, когда "овцы съели людей", поскольку получаемые мануфактурным способом ткани были дешевле тканей ручной работы, или жуткий голод в Индии, когда, как писали очевидцы, по обочинам дорог лежали кости умерших от голода сотен тысяч, если не миллионов ткачей и членов их семей, не выдержавших конкуренции с завозимыми из Англии фабричными тканями...
Впрочем, это, в некотором смысле, лирическое отступление. Главное — опережающее финансирование инноваций. Вкладывать средства в производство привычных продуктов и услуг, а также в разработку новых имеет смысл только в том случае, если постоянно расширяются рынки. С одной стороны, они должны обеспечивать сбыт неуклонно дешевеющих традиционных изделий, а с другой — обеспечить "технологической метрополии" получение дополнительных доходов, окупающих производство инновационных продуктов.
Соответственно, уже в XVIII веке началось развитие так называемых технологических зон (термин Олега Вадимовича Григорьева, разработавшего соответствующую теорию в начале 2000-х годов), которые стали такими "технологическими метрополиями" и постепенно расширяли свои рынки сбыта и политическое влияние. Иногда "технологические метрополии" и просто метрополии совпадали. Британия категорически запрещала развитие производства в своих колониях, они должны были оставаться чисто сырьевыми придатками. Даже финансовая система была приспособлена под то, чтобы в колониях не могли возникнуть самостоятельные источники капитала. На территории Великобритании ходили бумажные деньги (фунты стерлингов), запрещенные к вывозу, а в колониях — отчеканенные "на местах" золотые монеты, гинеи, которые все, кто хотел приехать или вернуться на родину, должны были везти с собой.
Великобритания и стала первой технологической зоной. Второй могла бы быть Франция, но она оказалась жертвой Великой французской революции и наполеоновских войн, а потому своей зоны не сформировала и, более того, стала частью зоны Британской. Второй технологической зоной сделалась Германия, которая включила в свой состав (именно как технологические зоны, а не государства) Австро-Венгрию, часть Италии, Северной и Восточной Европы, а также Россию. Окончательно это зона оформилась после победы во франко-прусской войне, к концу 60-х годов XIX века.
Третью зону создали США, после освобождения от британской колониальной зависимости получившие возможность развивать свою промышленность, темпы роста которой особенно ускорились во время Гражданской войны 1861—1865 годов. Четвертой в начале ХХ века стала Япония.
Однако уже к концу XIX века у первых трех зон начались проблемы: их расширение в Атлантическом бассейне стало резко замедляться, так как исчерпались свободные рынки. Что это означало с точки зрения капитала? А то, что вложения в инновации и новое производство становились все менее и менее рентабельными. Начался кризис падения эффективности капитала. Заметить и понять его было достаточно сложно, поскольку процесс шел неравномерно и в отдельных отраслях, и в разных регионах, но сама мысль о том, что для нормального развития капитализму нужны расширяющиеся рынки сбыта, мелькала уже у Адама Смита. В начале минувшего века она стала источником спора между Лениным и Розой Люксембург, причем последняя активно критиковала тезис Ленина о том, что "капитализм сам себе создает рынки сбыта". Люксембург, как мы сегодня понимаем, была права, но из-за этого спора сама тема на многие десятилетия стала в СССР "табу", что во многом и привело страну к гибели.
Итогом вышеупомянутого кризиса стало резкое усиление циклических кризисов, бывших до того обычным, но не критичным явлением. Теперь они стали намного продолжительнее. Депрессию после кризиса 1907 года даже лет двадцать назад называли в США "Великой". Главное же, стало понятно, что единственный способ продолжить развитие — это перераспределить рынки сбыта в свою пользу. Первая мировая война была битвой за рынки с единственным прямым результатом — одна из технологических зон, имевшая до того не только собственное производство, но о собственную валютную систему, эту систему потеряла. Имелось и косвенное, но немаловажное следствие: приход к власти в бывшей Российской империи партии, которой удалось сделать то, что не удалось национальной буржуазии царского времени, — построить собственную технологическую зону. Пятую и последнюю.
К началу ХХ века объем рынка, который было необходимо контролировать по-настоящему независимому государству, составлял около 50 миллионов потре-
бителей...

Хочу пояснить, что в данном контексте подразумевается под словом "независимость" и его не совсем точным синонимом "самодостаточность". Независимое государство — это такое, у экономики которого имеется независимое от внешних факторов ядро. Во-первых, в нем имеются все (или почти все, за исключением непринципиальных) отрасли экономики. Во-вторых, во всех этих отраслях государство находится на передовых мировых позициях или может выйти на них достаточно быстро. И, в-третьих, страна способна достаточно долго развиваться даже при полном отсутствии внешней торговли. Изоляция на какой-то срок не должна стать для нее катастрофой. Реально независимое государство не может не иметь независимой экономики. Обратное же, вообще говоря, может быть и неверно.
Итак, к началу прошлого столетия в Европе осталось только пять-шесть реально независимых государств, имеющих самодостаточную экономику. Российская империя, Германская, Австро-Венгрия, Франция, Великобритания и, возможно, Испания. Все остальные страны неизбежно были вынуждены присоединиться в качестве сателлитов или "младших" партнеров к объединениям, возглавляемым одной из перечисленных стран.
Первая мировая война не разрешила базовые экономические противоречия. Для передела рынков необходима была война вторая, из которой вышли невредимыми только две технологические зоны из пяти. Германская и Японская попросту исчезли, а Британия еще до конца войны от претензий на собственную зону отказалась, разрешив США напрямую торговать с колониями Соединенного королевства, минуя Лондон.
Как и следовало ожидать, первое время Соединенные Штаты отлично развивались, осваивали новые рынки, делали бомбы и рвались в космос... А вот дальше начались те же самые проблемы со сбытом.
К середине ХХ века объем рынков, который было необходимо контролировать стране для обеспечения самодостаточной и развивающейся экономики, составлял около 500 миллионов человек. В этот момент по-настоящему независимыми и лидерами крупных межстрановых объединений могли быть лишь два государства, не более. Так и произошло — остались только СССР и США. Китай и Индию можно было не принимать во внимание — они не являлись потребительскими рынками в современном понимании этого слова, их экономики во многом носили натуральный характер. Однако мировая экономика продолжала развиваться, и к концу третьей четверти ХХ века объемы рынков, необходимые для нормального развития самодостаточной экономики, достигли величины порядка миллиарда человек... И стало понятно, что в мире может остаться только одно независимое государство.

Несостоявшаяся победа
Вопреки распространенному мнению, шансы стать победителем склонялись на сторону Советского Союза.
Кризиса было не миновать обеим сверхдержавам. Но поскольку объем рынков у Советской зоны был существенно меньше, чем у Американской, у нас кризис начался раньше, а именно — в самом начале 60-х годов. Однако диспропорции благодаря плановой советской экономике, по возможности, компенсировались, так что кризис развивался медленно. К концу 70-х мы только вышли на нулевые темпы развития экономики. А вот в США все началось хотя и позже, но быстро и жестко. 1971 год — дефолт, отказ от обмена долларов на золото, затем поражение в войне во Вьетнаме. 1973—74 годы — нефтяной кризис, резкий рост цен на нефть и, соответственно, издержек, затем — стагфляция1. Это был натуральный кризис падения эффективности капитала, реинкарнация кризиса конца XIX — начала XX века. Маркс мог бы улыбнуться: капитализму грозило поражение в полном соответствии с его теорией, но не потому, что социализм рос быстрее, а потому, что он падал медленнее.
Сознавали ли члены Политбюро ЦК КПСС после катастрофического "нефтяного" кризиса 1973 года, что Советский Союз выиграл "холодную войну" и что перед ними встал вопрос — нужно ли добивать противника и форсировать разрушение "западной" экономики и США? Я достаточно много сил потратил на то, чтобы разобраться, был ли этот вопрос сформулирован в явном виде, и какой на него был дан ответ. Мое расследование (которое состояло в беседах с бывшими высокопоставленными функционерами ЦК КПСС и КГБ СССР) показало следующее. Во-первых, вопрос был поставлен. Во-вторых, ответ был сведен к двум значительно более простым, а главное, технологическим проблемам.
Одна из них касалась возможностей СССР контролировать территории, входившие на тот период в зону влияния США. После распада "суверена" там неминуемо должны были начаться неконтролируемые, во многом разрушительные и опасные для всего мира процессы. Вторая касалась готовности СССР оказаться один на один с Китаем, который к тому времени уже начал технологическую революцию.
Ответы на оба эти вопроса оказались отрицательными — руководители страны пришли к выводу, что СССР не имеет возможности контролировать почти половину мира, скатывающуюся к тоталитаризму, разгулу терроризма и анархии, и одновременно ограничивать растущие возможности Китая. СССР начал процесс, который позже получил название "разрядка".
По сути дела это была длинная цепь уступок противнику. Советский Союз вступил в переговоры с Соединенными Штатами по стратегическим вооружениям, которые понизили остроту бюджетных проблем Америки. Запад находился в остром нефтяном кризисе, а СССР начал поставлять туда нефть и газ. Идеологи капитализма не знали, как бороться с советским идеологическим и политическим давлением (достаточно почитать тексты, которые писали в то время Киссинджер и Бжезинский), а СССР пошел на переговоры по гуманитарным вопросам, которые завершились подписанием в 1975 году знаменитого акта в Хельсинки, включившего в себя так называемую "гуманитарную корзину" — она и легла потом в основу тотальной критики СССР/России в части нарушений "прав человека".
Иными словами, руководство СССР решило сохранить status quo — не расширяться за счет разрушения конкурента, а попытаться закрепиться в более или менее фиксированных границах проектных территорий. Это было принципиальнейшей ошибкой — как если бы ребенок не просто отказался расти, но и принял бы меры для реального осуществления этой идеи (например, вместо школы продолжал бы ходить много лет в детский сад).
Тем временем руководство США нашло выход из положения. Было необходимо запустить новую "технологическую волну", что невозможно сделать на спаде и без войны. А поскольку расширить рынки нельзя, необходимо это расширение имитировать. Денежные власти США начали стимулирование конечного спроса, что и составляло суть политики "рейганомики".
Цель была достигнута: новая "технологическая волна" запущена, СССР распался — и как технологическая зона, и как отдельная страна. Теоретически в этот момент следовало остановиться. Нужно было активами (в том числе рынками), полученными на распаде противника, "закрыть" долги, образовавшиеся за десятилетие "рейганомики". Однако к власти в то время уже пришла администрация Клинтона — ставленники Уолл-Стрита, для которых эмиссия и создание новых долгов были главными источниками доходов. Вместо того, чтобы "закрыть краник", они использовали полученные активы как залоги под новые долги. Как следствие, пришел "золотой век" Клинтона, который сменился перманентными кризисами 2000-х годов. И сегодня можно смело сказать, что современный кризис — это реинкарнация кризиса 70-х годов. Очередной кризис падения эффективности капитала. Только раньше падение происходило в рамках конкуренции нескольких технологических зон, а сегодня — в рамках одной. Сути дела это не меняет.
Есть и еще одна тонкость. Предыдущие два кризиса происходили в ситуации более или менее естественного накопления долгов. Исключением стало начало 30-х годов. Тогда ужас "Великой" депрессии был во многом вызван падением частного спроса после 20-х годов, когда он несколько стимулировался кредитным механизмом. Сейчас заканчивается период массового стимулирования спроса за счет механизма "рейганомики", поэтому всех ждет не медленное загнивание (как это было в 80-е годы в СССР), а предшествующее весьма и весьма глубокое падение.
Но это еще полбеды. Главное же — отказывает механизм научно-технического прогресса, который несколько веков определял развитие человечества. Он исчерпан. Целиком и полностью. У него нет больше ресурса.
Поэтому Россию ждут серьезные проблемы, связанные со списанием неподъемных долгов и, соответственно, разрушением всей мировой финансовой системы. Это значит, что искать новую модель развития нам придется не в тиши кабинетов, имея впереди как минимум несколько десятилетий, а в крайне жестких социально-политических условиях. Можно сколько угодно объяснять, что проблемы Египта нам не грозят, но давайте рассуждать здраво: наше отличие только в одном: что большая часть населения Египта тратит на еду 80 процентов своих доходов, а мы — только 40. Но при том росте цен, который сегодня наблюдается, долго ли нам ждать?

Торжество ссудного процента
Именно в тот период отказа от победы в "холодной войне" фактически начался отказ от базовых принципов "Красного" проекта. Несколько позже, уже во второй половине 1980-х годов, Горбачев объявил, что СССР больше не будет нести миру свои ценности, поскольку переходит к ценностям "общечеловеческим". Отказавшись от советской системы глобализации, Горбачев неминуемо ввел нас в систему глобализации "Западного" проекта, поскольку другой попросту не было.
О концепции глобальных проектов я уже рассказывал читателям "Дружбы народов" в 6-м номере журнала за 2009 год. Сейчас лишь напомню основные положения.
Основой любого глобального проекта является надмирная идея, выходящая далеко за пределы видимого и ощущаемого пространства. Мало того, изначально подобная надмирная идея должна быть заявлена как Истина для всех, на все времена и без альтернатив. Однако одного этого недостаточно. Для того, чтобы массы людей, вдохновившись идеей, занялись ее воплощением во всемирном масштабе, необходимо эту идею перевести в политическое измерение, в котором, собственно, и реализуются любые идеи. Для успешного развертывания глобальный проект должен утвердиться в опорной стране. Она должна быть крупной, мощной в экономическом и военном отношении. Только сильная страна, являясь признанным лидером проекта, может удержать прочие государства от беспрерывных конфликтов между собой и обеспечить присоединение к проекту все новых и новых участников. С этого момента глобальный проект становится иерархическим, управляемым из единого центра и откровенно экспансионистским.
За историю человечества таких надмирных идей возникло не так уж много. В нашей стране более или менее известна история всего-навсего трех проектов: Христианства (которое уже давно распалось на несколько проектов), Ислама и Коммунизма.
Остановимся более подробно на ситуации последних 500 лет в Европе.
В XVI веке, после катастрофического "золотого" кризиса, случившегося в результате резкого падения цены на золото, игравшего тогда (да и почти всю писаную историю) роль Единой меры стоимости (ЕМС), и последующего разрушения системы натурального феодального хозяйства, в Европе начал развиваться новый, Капиталистический проект. Его идейной базой стала Реформация. В доктринальном плане этот проект отошел от библейской системы ценностей и отказался от одного из догматов — запрета на ростовщичество, поскольку экономической базой Капиталистического глобального проекта стал ссудный процент. Запрет, разумеется, не мог быть отменен в догматике. В тезисах Мартина Лютера, например, он присутствует в полном объеме, но был снят в мифе о так называемой "протестантской этике". В системе ценностей принципиально изменилась базовая цель. Если в Христианском проекте, во всех его вариациях, основой является справедливость, то в Капиталистическом — корысть, нажива.

Именно с Капиталистическим проектом, с наличием ссудного процента, связан еще один феномен человечества — так называемое технологическое общество. Его не смогло создать ни одно государство или цивилизация, которое не одобряет ссудный процент. Единственное исключение — Советский Союз.

Золото в реторте
Капиталистического проекта "в явном виде" сегодня не существует. В XIX веке произошли серьезные изменения в его экономической основе, существенно преобразовавшие базовые ценности. Связано это с тем, что догматическая структура Капиталистического проекта была неустойчива и настоятельно требовала изменений. Либо дальнейшего отказа от библейских ценностей (новые капиталистические государства еще во многом были христианскими), либо же возврата к запрету на ростовщичество. Примечательно, что реализовались обе идеи.
Обе родились в конце XVIII века. Первой из них, положенной в основу "Западного" проекта, стал обходной путь осуществления многовековой мечты алхимиков о синтезе золота в реторте. Понятно, почему стремились создать именно золото — на тот момент оно было для всего человечества Единой мерой стоимости. Затем пришло простое решение: если невозможно синтезировать золото, то следует изменить меру стоимости — установить такую, которую можно создать в реторте. А потом контролировать этот сосуд, не допуская к нему никого постороннего. Именно из этой идеи (о второй я расскажу ниже) вырос механизм финансового капитализма, а затем и новый глобальный проект.
Не вдаваясь в детали, можно сказать, что сегодня Единая мера стоимости — это американский доллар. А единственная "реторта", где он рождается, — Федеральная резервная система США, частная контора, владельцами которой являются крупнейшие инвестиционные банки Уолл-стрит. Вся мировая финансовая система, с ее институтами, такими как МВФ, Мировой банк и многие другие, своей главной задачей видят именно сохранение монополии ФРС на денежную эмиссию.
Разумеется, этот проект, который активно развивался в XIX—XX веках, процветал исключительно благодаря ссудному проценту. Основными его стадиями стало создание первого частного госбанка (с монопольным правом денежной эмиссии) в Англии в середине XIX века, создание ФРС США в начале XX века, Бреттон-Вудские соглашения 1944 года, отмена привязки доллара к золоту в 1973 году и, наконец, распад "Красного" проекта в 1991 году. А изменение названия с Капиталистического на "Западный" связано с тем, что укоренившееся в наших СМИ выражение "Запад" обычно упоминается именно для описания проектных организаций "Западного" глобального проекта — таких стран, как США или Великобритания, и некоторых чисто проектных образований, вроде МВФ, НАТО и т.д.
Базовая система ценностей в "Западном" проекте по сравнению с Капиталистическим изменилась довольно серьезно. Именно "Западному" проекту мы обязаны созданием новой Нагорной проповеди — "Протестантской этики", которая de facto отменила оставшиеся библейские ценности. Да и в экономике произошли серьезные изменения, поскольку основные богатства стали создаваться не в материальной сфере, не в производстве или за счет природной ренты, а путем безудержной мультипликации чисто финансовых активов. Такая модель привела к тому, что доля финансовых ценностей, которые в XIX веке составляли менее половины всех активов человечества, на сегодня составляют более 99 процентов. Только объем финансовых фьючерсов, например, на нефть, превышает объем физической нефти (в ценовом выражении) в сотни и тысячи раз.
Такой способ создания активов "на печатном станке" в условиях уже существующей технологической цивилизации вызвал к жизни феномен "сверхпотребления". Развитие системы потребительского кредита на базе эмиссии доллара позволило резко увеличить уровень жизни немалой части населения в границах "Западного" проекта. Вместе с тем это одновременно уменьшило желание бороться за реализацию проектных ценностей, поскольку борьба неминуемо снижает жизненный уровень. До распада мировой системы социализма рядовых последователей "Западного" проекта сплачивала внешняя угроза. После ее исчезновения они полностью расслабились. В результате одно из основных направлений межпроектной борьбы, демографическое, оказалось для "Западного" проекта потерянным навсегда.
Кроме того, изменение основного способа производства не могло не только серьезно изменить психологию проектной элиты, но и резко сузило ее управленческую часть: на сегодня, основные проектные решения в "Западном" проекте принимает фактически узкая группа лиц, состоящая от силы из нескольких десятков человек.

Ренессанс социалистических идей
А теперь вернемся к судьбе второй идеи — запрету на ростовщичество.
В XVIII веке, практически одновременно с появлением идеи финансового капитализма, в работах социалистов-утопистов появились идеи, которые стали основой для развития "Красного" проекта. С точки зрения библейской догматики, он был попыткой вернуть запрет на ростовщичество (в форме обобществления средств производства). Однако его идеология имеет одну важную особенность — серьезный уклон в социальную сферу, мощное развитие социальных технологий.

Слабое место "Красного" проекта — полное отсутствие мистической составляющей, которое вначале было не слишком заметно из-за контраста с проектами Капиталистическим и "Западным". Однако, когда противники начали перенимать у "Красного" проекта социальные технологии, этот недостаток стал играть все большую роль. Не исключено, что именно стремлением восполнить пробел объясняются попытки Сталина "реанимировать" православие в 40-е годы, но его смерть остановила эти начинания.
"Красный" проект, который в СССР развивался, если так можно выразиться, в достаточно резкой "коммунистической" форме, проиграл, но не исчез окончательно, а перешел в латентную форму. Резкое падение уровня жизни в странах "Западного" проекта после неизбежного и скорого глобального экономического кризиса неминуемо вызовет мощный ренессанс социалистических идей.
Кроме того, скорее всего в силу проблем с долларом в качестве Единой меры стоимости, человечество (по крайней мере, на время), объективно будет вынуждено всерьез рассмотреть возможность возвращения в житейскую практику библейского догмата о запрете на ростовщичество. Подобный вариант подкрепляется еще одним обстоятельством.
Дело в том, что в VII веке за пределами Европы возник еще один проект на библейской системе ценностей — Исламский. Он активно развивался почти
1000 лет, но переход к имперской стадии в рамках Османской империи практически привел к его замораживанию. И только в XX веке попытки "Западного" и "Красного" проектов разыграть в своих интересах "исламскую карту" привели к возрождению Исламского глобального проекта в новой редакции. Немаловажным фактором его оживления стала также демографическая динамика, в результате которой стремительно выросло население мусульманских стран.

Основная черта Исламского проекта — очень сильная идеологическая составляющая. Связано это с тем, что включенные непосредственно в догматику Корана нормы и правила общежития делают его активными проповедниками практически любого носителя проекта. Это существенно отличает его от всех остальных глобальных проектов, которым такая активность бывает присуща только на самых ранних стадиях развития.
Однако следует вспомнить о феномене "технологической цивилизации". Основной проблемой Исламского проекта, который явно рвется к контролю над Европой и ищет базовую страну для перехода к иерархической стадии, — это полная невозможность отстроить на собственной базе современную технологическую структуру. Использовать опыт Капиталистического и "Западного" проектов он не может — ссудный процент в Исламе запрещен категорически. По этой причине не исключено, что проникновение Ислама в Европу начнет принимать социалистический оттенок, что неминуемо будет коррелировать с подъемом аналогичных настроений в условиях острого экономического кризиса.
И в заключение несколько слов о Китае, который сегодня стоит на распутье. Пока еще не понятно, какой путь развития он выберет. Поднимет ли упавшее знамя "Красного" проекта, то есть пойдет по интернациональному проектному пути, либо же останется в рамках чисто национальной империи, которую в принципе не будут волновать мировые процессы, напрямую не затрагивающие национальные интересы этнических китайцев и их вассалитет. Многое говорит за то, что коммунизм в его классической форме не является целью Поднебесной. Китай в полной мере адаптирует капиталистический инструментарий, в то время как коммунистическая атрибутика сохраняется только затем, чтобы смягчить преобразования.
Пока создается впечатление, что Китай не заинтересован в создании собственного глобального проекта ни на "Красной", ни на какой-либо другой (например, буддистско-конфуцианской) основе, чем существенно ограничивает собственные возможности по контролю над миром.

Крах "Западного" проекта
В начале 1990-х годов США вели себя в полном соответствии с базовыми
проектными принципами. Они активно пропагандировали свои ценности как "единственно верные и универсальные в мире" и заявляли, что "огнем и мечом" вменят их всему человечеству. Не будем сейчас говорить о том, как такая позиция сочетается с библейскими принципами (хотя одна из интерпретаций притчи о "Вавилонском столпотворении" утверждает, что "башня" американской экономики должна рухнуть так же и по той же причине, что и Вавилонская). Однако факт остается фактом — попытка построить глобальную "Вавилонскую башню" по американским чертежам, навязать миру господство ценностей "Западного" проекта, в общем, не очень удалась. И какова же оказалась реакция американских властей?

На мой взгляд, они начали движение назад. Если вспомнить политику президента Буша, то можно отчетливо увидеть попытки изменить экономическую модель. Грубо говоря, он (явно или неявно) рассматривал вопрос о возврате к Капиталистическому проекту, о выходе из экономического кризиса за счет возврата к исходно христианским ценностям (в противовес либерализму и политкорректности), об изоляционизме и сбросе с американского бюджета тяжести поддержки мировой финансовой системы. Иными словами, речь шла о выходе США из "Западного" проекта.
Курс продолжил и преемник Буша. В своем выступлении на открытии
64-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2009 года президент США Барак Обама сказал примерно следующее: по его мнению, в том году больше, чем когда-либо прежде, не просто в современной, а в человеческой истории вообще, "интересы государств и народов являются общими". "Настало время для того, чтобы мир двинулся в новом направлении", — подчеркнул глава Белого дома. — Мы должны начать новую эру сотрудничества, основанную на взаимных интересах и взаимном уважении, и наша работа должна начаться прямо сейчас". (Удивительным образом этот пассаж почти дословно воспроизводит тезис Михаила Горбачева о новой доктрине "баланса интересов", которая-де должна была прийти на смену "балансу сил".) Обама признал, что "многие в мире стали смотреть на Америку со скептицизмом и недоверием" и что политика прежней администрации США, привыкшей действовать в одностороннем порядке, порождала в мире "рефлексивный антиамериканизм".

Какой же должна быть, по Обаме, грядущая "эра мирового милосердия"? "Демократия не может быть привнесена в какую-либо страну извне. Каждая страна будет следовать по пути, который коренится в культуре ее народа, и в прошлом Америка слишком часто была избирательна в своей пропаганде демократии". Иными словам, США фактически отказываются от своей позиции лидера "Западного" проекта и более не намерены силой вменять всему миру его принципы (что не помешало Соединенным Штатам пару лет участвовать в военной агрессии против Ливии или, наверное, будет точнее сказать — инициировать эту агрессию).
Выводы просты. Во-первых, если США отказываются от своей роли лидера "Западного" проекта (независимо от того, есть у них ресурсы продолжать эту политику или их уже нет), то последнему пришел конец. А значит, рано или поздно (с учетом начавшегося мирового экономического кризиса — скорее, рано) начнется распад и технологической зоны США, то есть всей системы мирового разделения труда, построенной на американском спросе, выраженном в долларе. Можно долго рассуждать, каковы будут последствия, но самое простое — это вспомнить Россию 1990-х годов, в которой жесточайшая технологическая деградация была следствием не только откровенно антигосударственной политики "либерал-реформаторов", но и сугубо объективного фактора — разрушения собственной системы разделения труда с утратой большей части рынков сбыта. И такая же перспектива ждет завтра США и весь мир.
Во-вторых, отказ США от жесткого насаждения своей ценностной базы оставляет весь мир в глубоком идеологическом вакууме. На протяжении уже пары десятилетий народу говорилось о том, что социалистические идеи — это заведомый вред (что сопровождалось колоссальным иллюстративным материалом, специально для этого изготавливаемым). Про то, что сделали с религиозными идеями сторонники "прав человека" и "политкорректности", и говорить нечего. И если в СССР/России еще можно было отказываться от базовых идей, кивая на то, что альтернатива ("Западная") есть, то сегодня ситуация совсем другая: альтернативы как раз нет. Что само по себе крайне опасно и чревато серьезными проблемами. В первую очередь распадом мира на многочисленные и весьма враждебно относящиеся друг к другу кластеры. В-третьих, не нужно забывать, что США — это довольно сложно устроенное общество, в которое входят носители самых разных идеологий. Да, сегодня они все находятся под жестким контролем, что, в общем, естественно, поскольку высокий уровень жизни обеспечивается именно за счет доминирования идеологии "Западного" глобального проекта. Но, как мы знаем на примере СССР, сказавши "А" (то есть отказавшись от доминирования в мире своей идеологии), придется говорить и "Б" (отказаться от этого же и во внутренней жизни). А это значит, что в среднесрочной перспективе США предстоит ввергнуться в пучину жесточайших идеологических споров и баталий, которые вряд ли будут способствовать быстрому выходу из экономического кризиса.

Способы сохранить власть
Собственно, баталии уже идут. И в США, и в Евросоюзе, и в России продолжаются митинги, с которыми власти борются теми или иными способами. При этом они вполне отдают себе отчет в том, в каком направлении разворачивается ситуация:
в США, как пишут в интернете, полицейских и армию тренируют на макетах американских городов (почти в натуральную величину), в России всерьез обсуждают варианты повышения налогов, в том числе, на недвижимость и на роскошь. Все это говорит о том, что общий негатив ближайшего будущего власть понимает. Но вот как она это понимает?

Обращаю внимание на митинги. Несмотря на активные попытки (у нас — так точно) придать им антивластную направленность, на самом деле они обращены не против власти, а апеллируют к ней. Общество, точнее, его наиболее деятельная часть (а выступает, в основном, "средний" класс), пытается объяснить власти, что нужно что-то менять в политике. А та реагирует достаточно своеобразно — придумывает разные способы, как бы сохранить существующую систему любой ценой.
Дело в том, что на памяти человечества не было еще ситуации, когда бы элита получала такой колоссальный (и по объему, и по относительной доле) кусок общественного пирога, при этом практически не неся никакой ответственности за свою деятельность. И дело даже не в том, что никто не хочет отказываться от такого счастья — это понятно. Проблема еще и в том, что какая бы ни была новая общественно-политическая система, она неминуемо будет предусматривать куда большую личную ответственность.
А вот это уже просто страшно! Работать эти люди не умеют — просто потому, что их статус и их доходы никак не зависели от качества их деятельности как администраторов и политиков, причем многие десятилетия. В отличие, скажем, от 60-х — 70-х годов прошлого века, не говоря уже о более ранних временах. Разумеется, под работой я имею в виду осуществление некоторых общественных функций, которые почти автоматически предполагаются у представителей элиты, даже не обязательно государственной. Сама мысль о такой ответственности была начисто вычищена в рамках "либеральной революции", начиная с конца 60-х годов. Последствия мы сегодня и ощущаем.
Эти люди, наши (и российская, и мировая) элиты, не могут себе позволить ни взять ответственность на себя, хотя бы потому, что не понимают, что это такое, ни позвать во власть людей, которые это понимают. Опасаются, что на их фоне будут выглядеть как-то не очень убедительно. А то, что негатив будет множиться и множиться, элиты понимают. Отказываясь от конструктивного диалога с обществом, они неминуемо готовят меры борьбы с диалогом деструктивным. До которого, рано или поздно, дело дойдет по мере ухудшения экономического состояния.
У нас в этом смысле еще не самый плохой вариант. В России, в общем, нет "среднего класса" как инструмента стабилизации социально-политической жизни. Ну, вернемся мы в 90-е годы с узким классом олигархии и нищим, как и в то время, прочим населением. Власть такого поворота не боится, она уже "проходила" подобную ситуацию. Без бунта. Правда, тогда почти у всех имелись бесплатные квартиры, полученные от Советской власти, а сегодня с жильем уже появились проблемы. Завтра, если поднимут налоги на недвижимость, их станет еще больше.
Разумеется, налог можно ввести так, чтобы у бедных проблем не было, но кто поверит, что наши власти не сделают все максимально глупо? Уж сколько раз наступали на одни и те же грабли, наступят и еще раз, тем более, что депутаты никакой ответственности не несут. Богатые смогут пролоббировать для себя лазейки — а бедные (то есть люди без значимых текущих доходов), но владеющие полученными еще в СССР квартирами, станут платить "по полной", чтобы обеспечить элите бюджет, достаточный для поддержания привычного уровня "откатов" и "распилов".
На Западе тоже все "не слава Богу". Там сохранить "средний" класс не получится по той простой причине, что последние десятилетия он, в основном, существовал за счет роста долговой нагрузки. Напомним — рост долга домохозяйств перед кризисом (то есть до осени 2008 года) составлял около 10 процентов в год — или 1,5 триллиона долларов в год.
Сегодня Обама резко увеличил дефицит бюджета с той же целью — стимулировать частный спрос. Однако долго это продолжаться не может, а значит, неизбежно должен установиться уровень спроса, соответствующий реальным доходам домохозяйств. А доходы эти, в общем, известны. Если реально оценить сегодняшние инфляцию и покупательную способность доллара, то получится, что средние зарплаты такие же, как в конце 50-х, а доходы домохозяйств — такие же, как в первой половине 60-х годов (разница образовалась из-за увеличения среднего количества работающих в одной семье).
Но по современным меркам, жизнь в стиле начала 60-х — это отнюдь не уровень жизни "среднего" класса! Опять же, эти расчеты справедливы только для нынешних доходов, а по мере сокращения спроса начнут падать и они. Так что ситуация будет только ухудшатся. И вот тут нужно вспомнить, что одно из определений "среднего" класса — люди с типовым потребительским поведением (обеспеченным соответствующими доходами, разумеется). Но потребляют они не только товары или услуги, но и — поведение власти. Нынешней власти, которая формируется современной элитой. Если культура потребления у большей части населения изменится — власть станет крайне непопулярной.
Вот и получается, что у элит практически всех стран возникли серьезные проблемы. Они еще пытаются объяснить, каждая — своему обществу, что все вернется "на круги своя", но никто этому не верит. Ни сама элита, ни общество, которое выходит на митинги.
А вариантов развития ситуации всего три. Точнее, два, но с переходным периодом, который может затянуться. Первый вариант — элита выдвигает из своих рядов лидера, который меняет ситуацию, "правила игры", социально-политическую модель, сохранив при этом часть элиты. Не всю, конечно. Второй — общество "сносит" элиты, и к власти приходит антиэлита (как это было в России в октябре 1917 года). И есть промежуточный вариант, при котором элита тщательно ликвидирует в своих рядах потенциальных "наполеонов" и при этом активно усмиряет общество. Подобная ситуация неустойчива, мы это хорошо знаем из нашей истории в период с февраля по октябрь 1917 года (вспомним Корниловский мятеж!), но, по всей видимости, именно с ней предстоит столкнуться, например, США.
Удержать ситуацию по прежним "правилам игры" невозможно, необходимо
жестко централизовать управление экономикой и государством. А резкое изменение правил требует серьезных поводов. И намеренно создавая их, элиты не станут гнушаться и уже не гнушаются ничем.

В общем, целенаправленная работа по созданию "подушки безопасности" для элит идет уже давно. Главный вектор, определяющий направление развития современного либерального общества, — это упор на "средний" класс. Представителям этого класса постоянно внушают убеждение, что разные традиционные ценности гроша ломаного не стоят, коль они компенсируются ростом доходов. Зачем это делается, понятно. Это один из способов сохранения власти. Элита таким образом объясняет народу, что самая главная и, в общем, единственная ценность на свете — это деньги. А деньги дает она, любимая. Стало быть, за нее, элиту, и надо держаться изо всех сил...
Именно отсюда идет разрушение семьи (которая, если сильна, всегда "забивает" государство, что хорошо было видно на примере СССР) через ювенальные технологии и постоянную пропаганду гомосексуализма, разрушение религии и церкви, уничтожение образования, национальной культуры (именно культуры, а не ее имитации для поддержания туризма) и развитие так называемого мультикультурализма.
Разумеется, людям это все не нравится, однако постоянный рост уровня жизни и усиление контроля спецслужб за счет развития информационных технологий до последнего времени позволяли держать ситуацию под контролем. И вот здесь, совершенно некстати, случилось страшное — начало "острой" стадии кризиса вызвало падение уровня жизни "среднего" класса. Разумеется, процесс только начался, но уже и то, что произошло, показало современной "западной" элите — ее положение под угрозой. Все наработанные технологии управления обществом стали давать сбои.
Одно дело — контролировать небольшой процент недовольных, другое — массовые выступления. И здесь, естественно, элиты сплотились. Объединило их понимание того, что допускать неконтролируемое развитие событий нельзя. Недолго и власть потерять. А значит, нужно любой ценой заставить пока еще существующий "средний" класс сплотился вокруг элиты. Точнее, вокруг государства, которое эта элита пока контролирует. Необходимо, чтобы народ испугался чего-то большего, чем потеря денег. А поскольку страх перед грозящей бедностью весьма силен, то обычным страхом его не перешибешь. Необходим ужас.
По этой причине я был уверен: в скором времени следует ждать чего-то, что повергнет людей в ужас. И такое событие действительно произошло. Я говорю о бойне в Норвегии, устроенной Брейвиком. Массовое убийство настолько всех ошеломило, что большинство не заметило немалого количества странностей и натяжек, сопровождающих официальную версию событий. Тем не менее, террористический акт идеально отвечает целям элиты. Пресса всячески подчеркивает традиционалистские убеждения массового убийцы. Ужас должен был исходить непременно от традиционного общества — "средний" класс нужно толкать в объятия либерального государства и либеральных элит, а не в сторону традиционных ценностей. Поэтому СМИ, контролируемые элитой, молчат о групповых изнасилованиях школьниц в Норвегии выходцами из южных стран, хотя они случаются все чаще. Поэтому СМИ не говорят о росте наркомании и падении рождаемости — перед ними поставлены другие задачи. А вот массовое убийство, совершенное человеком, который, якобы (правды мы все равно уже сегодня не узнаем), поддерживает традиционные ценности, — это именно то, что нужно элите и власти.
Трудно сказать, будут ли в будущем предприняты аналогичные акции, но, в любом случае, достигнуть цели современной "западной" элите не удастся — падение экономики окажется слишком сильным. Впрочем, элита в это пока не верит. Но вот что она сумеет сделать — это устроить массовый межнациональный конфликт, который резко усилит традиционные ценности в обществе. К сожалению, это произойдет через очень сильное обострение ситуации, сравнимое с нашей Гражданской войной. И основной вопрос, который сегодня стоит задать: сможет ли общество в европейских странах понять, кто был реальным заказчиком кровопролития на острове Утейя? Или уже никогда не поймет? В конце концов, образование и культура уничтожаются не просто так, а с глубоким смыслом.

Возвращение "Красного" проекта
Как пойдет ситуация дальше? Новых пророков пока не видно, так что выбирать приходится из существующих проектов. Поскольку предстоящий экономический кризис резко опустит уровень жизни во всех западных странах (который сейчас существенно завышен за счет феномена сверхпотребления, связанного с эмиссией доллара), то концепции "наживы" во многом сменятся на "справедливость". И это означает ренессанс "Красного" проекта и еще большее усиление Исламского проекта. Что произойдет в США, автор предсказывать не берется, а в Европе вопрос будет только один: сможет ли социалистическая идея ассимилировать исламское население или Европа вольется в исламский мир? Отметим, что до сих пор ассимилировать ислам удавалось только в рамках развития социалистических идей, в связи с чем я считаю, что именно в Европе "Красный" проект ожидает мощная экспансия.
Ренессанса чисто Христианских проектов ("Византийского" в форме православия и "Католического") в ближайшем будущем ждать не приходится. Дело в том, что такой мощный кризис, как распад мировой системы разделения труда, распад единого долларового пространства, будет требовать от всех участников активных, если не агрессивных действий. Политика же "христианских" проектов существенно определяется их догматикой, которая в качестве одного из главных достоинств называет смирение. Иными словами, возрождение этих проектов возможно, но не в среднесрочной, а тем более не в краткосрочной перспективе. Это потребует весьма длительного времени.
Есть и еще одна причина, по которой именно "Красный" проект должен приобрести в ближайшем будущем особое значение. Я уже говорил о том, что ссудный процент, разрешенный в XVI веке, создал новый феномен в истории человечества — "технологическое общество". Ускоренный технический прогресс последних столетий, который, в частности, резко уменьшил смертность и позволил существенно нарастить численность человечества, вызван именно этим явлением. Не исключено, что обязательным условием для этого феномена является одновременное наличие ссудного процента и библейской системы ценностей. Даже Япония и Китай, в общем, развивают свои технологии только за счет западных стран — инвесторов и потребителей произведенной ими продукции. Про ислам и говорить нечего — все попытки создания технологической цивилизации на внутренней базе исламских народов оказались неудачными.
В то же время отказаться от технологических достижений человечество на сегодня не готово. И тем более важно то, что было одно исключение из этого довольно жесткого правила. О нем я уже говорил выше, но стоит повторить. Технологическая цивилизация была построена в СССР — стране, в которой ссудный процент был запрещен не менее, если не более жестко, чем в исламских странах. Этот уникальный опыт "Красного" проекта не может не быть востребован, поскольку, скорее всего, предстоящий кризис Единой меры стоимости вызовет по крайней мере временный отказ от использования ссудного процента. Связано это с тем, что разрушение единого эмиссионного долларового пространства будет, вернее всего, происходить постепенно. На первом этапе, с большой вероятностью, мир разделится на несколько эмиссионных валютных зон: доллара США (выпускать который, видимо, рано или поздно станет не частная контора, а федеральное казначейство), евро и юаня.
Не исключено, что возникнут еще две зоны: так называемого "золотого динара" и российского рубля. Собственно говоря, последнее абсолютно обязательно для сохранения России как единого государства. Правда, при нынешнем руководстве нашей экономикой это достаточно маловероятно.
Если учесть, что рынки должны быть глобальными, такая система окажется заведомо менее рентабельной и, скорее всего, продолжит свой распад. В результате отдельные государства, чтобы защитить свои суверенитеты, начнут все жестче и жестче ограничивать права отдельных частных субъектов на присвоение прибыли. Это, в конце концов, почти неминуемо приведет к законодательному или даже идеологическому запрету на частное использование ссудного процента.
Возвращаясь к основной теме, можно отметить, что в Европе ближайших десятилетий мощная экспансия "Исламского" проекта встретит три серьезных сопротивления. Первое — со стороны умирающего "Западного" проекта. Схватка будет безжалостной и бескомпромиссной. Второе — со стороны национальных государств, объединенных в рамках Евросоюза. Здесь давление "Исламского" глобального проекта окажется слабее, поскольку национальные проекты, по определению, не в силах долго противостоять проекту глобальному. Третьим субъектом сопротивления станет возрождающийся "Красный" проект, и здесь отношения будут очень сложными. С одной стороны, "Красный" проект может ассимилировать исламское население Европы (как это было сделано в СССР), и в этом смысле он представляет для "Исламского" проекта главную опасность. С другой — некоторые его черты необходимо максимально поддерживать, поскольку именно они должны будут обеспечить сохранение технологической цивилизации в Европе. В результате этих процессов, скорее всего, в Европе возникнет новый глобальный проект, некий симбиоз ислама и социализма, который можно условно назвать "исламским социализмом".
Ситуация в России будет отличается от европейской только одним: куда более развитыми принципами и механизмами "Красного" проекта. И это несет огромную угрозу "Западному" проекту, поскольку описанные выше варианты развития событий в Европе могут существенно быстрее реализоваться в России и тем самым серьезно ускорить окончательный распад "Западного" глобального проекта.
Неслучайно "Западный" проект бросил значительные силы на срочное разрушение в России реликтов "Красного" проекта: его наемные менеджеры начали агрессивно проталкивать немедленное вступление России в ВТО, разрушать государственную систему пенсионного обеспечения, здравоохранения, образования. Смысл этих действий понятен. Россия на протяжении тысячелетия была исключительно проектной страной и попросту не может существовать без великой идеи. Разрушение "Красного" проекта впервые в истории оставило ее в идейном вакууме: никаких проектных ценностей для России пока не видно. Вменить нашим народам ценности "Западного" проекта, прямо скажем, не удалось. Однако у России все еще остался некоторый оборонно-технический и образовательный потенциал, и "западные" проектанты не желают допустить, чтобы какой-либо другой глобальный проект захватил эту территорию. Следовательно, надо превратить ее в пустыню, населенную агрессивными и неконструктивными племенами. До тех пор, пока "Западный" проект был "единым и неделимым", с Россией можно было бороться на технологическом уровне. Но теперь, когда он зашатался, требуются более жесткие и решительные меры. Что мы и наблюдаем на практике.
Теоретически после распада "Западного" проекта возможен и другой путь развития. Этот отказ и от оставшихся библейских догматов. Однако в этом случае придется формулировать новую догматику проектного масштаба.
Как бы то ни было, неизбежный распад "Западного" проекта приведет к сложному процессу борьбы уже существующих глобальных проектов в попытках усилить свое влияние или просто возродиться. Главными из них, по всей видимости, на первом этапе станут два: Исламский и "Красный". Первый — в силу своей очевидной на сегодня мощи, второй — как гарант сохранения "технологической цивилизации". И если Россия хочет играть в ближайшие десятилетия хоть какую-нибудь роль в мире, а то и просто сохраниться как государство, нам жизненно необходимо с предельной активностью реанимировать оставшиеся от времен социализма механизмы и технологии и попытаться создать новую российскую проектную идеологию.

Кто найдет выход из идейного тупика?
Таким образом, современная ситуация предоставляет нам совершенно уникальные возможности. Почему именно нам?
Дело в том, что западное общество жестко тоталитарно. Любые попытки заниматься чем-то, не одобренным официальной идеологией, неуклонно преследуются. Наказания, правда, помягче, чем те, что применялись в СССР. Людям всего лишь закрывают возможности карьерного роста. Даже если школьник начинает в своих рассуждениях и высказываниях противоречить основополагающим догмам, то можно смело сказать — хорошего образования он уже не сможет получить никогда. Вместе с тем существуют разного рода институты и механизмы, предназначенные контролировать положение так, чтобы не завести его в тупик, — при критическом развитии ситуации снимаются запреты на вольную мысль. Этот механизм действовал неоднократно на протяжении нескольких веков.
В последний раз он был пущен в ход совсем недавно, когда Фрэнсис Фукуяма, известный тем, что двадцать лет тому назад написал книжку "Конец истории", опубликовал в первом номере журнала "Foreign Affairs" за 2012 год статью под названием "Будущее истории". Коротко перескажу своими словами этот знаменательный текст.
Мы уткнулись в идейный тупик, — пишет Фукуяма. — Современный капитализм умирает у нас на глазах, и по этой причине нам нужная новая идеология. Сочинить ее на старом фундаменте мы не можем потому, что нас сдерживает слишком много запретов. Однако давайте отдадим себе отчет в том, что эти запреты появились в результате противоборства с СССР и вообще с "Красным" проектом. Этого проекта теперь нет, и потому мы можем снять все запреты и дать свободу творчеству, народу. Пусть, дескать, народ сочинит нам новую капиталистическую идеологию. Он даже рисует забавную картинку: "Представьте на мгновение неизвестного сочинителя, который, ютясь где-нибудь на чердаке, пытается сформулировать идеологию будущего, способную обеспечить реалистичный путь к миру со здоровым обществом среднего класса и прочной демократией". Однако Фукуяма тут же предупреждает: есть четыре пункта, от которых ни в коем случае нельзя отказаться. Это частная собственность, свобода, демократия и "средний" класс.
Понятно, почему в этот перечень затесался "средний" класс, который вообще-то не имеет никакого отношения к философским понятиям. Именно он, "средний" класс, собственно, и требует наличия частной собственности, свободы и демократии. Бедным эти блага ни к чему — им от них ни жарко, ни холодно. А богатым свобода и демократия не нужны, потому что свою собственность они могут защитить самостоятельно. Таким образом, "средний" класс становится очень важным связующим звеном.
Итак, Запад открыто заявил, что объявляет конкурс на новую идеологию. И здесь мы сталкиваемся с совершенно любопытной вещью. Мировоззрение, философия, тщательно проработанная и многократно переписанная история Запада создавались в последние сто лет в ходе борьбы с коммунистической идеологией, одним из ключевых элементов которой является тезис о конце капитализма. Соответственно, в западной модели, в либеральной философии и прочих построениях капитализм принципиально бесконечен. По этой причине новая философия, которую предлагает разрабатывать Фукуяма, если и будет разработана, станет всего лишь обновлением капитализма.

Возможно ли такое обновление?
Давайте разберемся, откуда в коммунистической идеологии взялся тезис о конце капитализма? Мы привыкли считать, что его придумал Карл Маркс и что он естественно вытекает из Марксовой теории смены формаций. Но тогда возникает другой вопрос: почему Маркс решил заниматься теорией смены формаций? А дело вот в чем. Маркс как ученый — не как идеолог и пропагандист, а именно как ученый — политэконом. Политэкономия как наука появилась в конце XVIII века, и разработал ее Адам Смит, потом подхватил Давид Рикардо, и Маркс, в некотором смысле, был продолжателем их традиции. Так вот тезис о конце капитализма появился у Адама Смита, и не исключено, что Маркс и занялся-то концепцией смены формаций, потому что понимал, что капитализм конечен. Ему было интересно разобраться, каким будет посткапиталистическое общество.
Согласно Адаму Смиту, уровень разделения труда в конкретном обществе определяется масштабами этого общества, то есть рынком. Чем больше рынок, тем глубже может быть разделение труда. (Объясню этот тезис, что на называется, "на пальцах". Предположим, есть некая деревня, в которой сто дворов. Так вот, хоть умри, но строить паровозы там невозможно. Не тот масштаб.) Со времен Смита этот тезис получил массу подтверждений, и из него вытекает довольно простое следствие — с какого-то момента, с какого-то уровня разделения труда дальнейшее разделение может происходить только путем расширения рынка.
И вот в наши дни мир зашел в ситуацию, которую Адам Смит и даже Маркс описывали как абстрактную, чисто гипотетическую. Сегодня она стала вполне конкретной. Расширение рынков более невозможно. Следовательно, невозможно и дальнейшее углубление разделения труда в рамках существующей модели экономики. Конечно, можно попытаться сделать это в какой-то отдельной отрасли, но никак не во всей экономике в целом. Не получится. Отсюда следует вывод — современный капитализм закончился. Нынешний кризис — это кризис конца капитализма. У него больше нет ресурса развития. Развиваться далее в тисках капиталистической идеологии мир не может.
С точки зрения человечества, это не самая большая беда. Только в Европе и только за последние две тысячи лет сменились по крайней мере две базовые модели экономического развития, о чем я уже говорил выше. Ничто не мешает произойти еще одной смене.
Поэтому мне представляется, что сегодня ключевым моментом является поиск нового механизма развития и нового языка, на котором это развитие можно описать. Тот, кто это сделает, станет цивилизационным чемпионом на ближайшие лет двести-триста. Из всего сказанного выше ясно, что сделать это можно только за пределами западного мира. И я не могу отыскать на карте страну, кроме России, где могла бы родиться новая идея.

1 Стагфляция — инфляция, сопровождаемая застоем или падением производства, высоким уровнем безработицы.

Джерело

ПРЕДЕЛЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

18.07.2013, Каринэ Геворгян
Эссе

Прежде всего скажу, что обозначенную тему я считаю актуальной и ставлю перед собой следующие задачи. Показать, что
– с распадом СССР ситуация в мире стала развиваться в соответствии с парадигмами, несовместимыми с феноменом жизни.
– При этом шел процесс изменения механизмов управления и реконфигурации управляющих субъектов.
– Теоретические положения глобализации не отвечают системному и целостному анализу реальности.
– Все вместе способствует катастрофической мультипликации сложности, которая может накрыть мир по принципу домино. Возникает риск большой Смуты – войны всех против всех.
С целью рассмотреть альтернативный этому сценарий я постараюсь изложить свой взгляд на генезис происходящего ныне.

Когда немолодым человеком овладевает внезапная тревога, он хватается за сердце. А вот один маленький мальчик сделал свой первый самостоятельный шаг и, не найдя руки взрослого, схватился за голову. И пошел. Так и у меня было два побудительных мотива для творчества: тревога за будущее моих потомков и жажда поиска ментальных точек опоры. Если бы с миром и проектом «Человек» ничего особенного не происходило, меня вполне устроил бы адрес: «Башня из слоновой кости». Мое субъективное видение картины мира может быть интересно лишь тем, кто, как и я, избрали жизнь, чтобы жить[1] в этом мире, переживающем постнеклассическую научную (о ней см. ниже), информационную и биотехнологическую революции на фоне климатических и социальных сдвигов и трансформации культурных кодов. Несмотря на, что греха таить, интеллектуальную жажду, я предлагаю видение, а не концепцию. Концепции призваны удовлетворять интеллектуальную жажду новизны, а я – кустарь–одиночка и на большие заслуги не претендую.

Главным делом жизни вашей
Может стать любой пустяк.
Надо только твердо верить,
Что важнее дела нет.
И тогда не помешает
Вам ни холод, ни жара,
Задыхаясь от восторга,
Заниматься чепухой.
(Г. Остер)

Эта оберегаемая от рефлексирования витальность – «мой маленький плот» (помните такую песню Виктора Лозы?), на котором я рискую отправиться в странствие к неизведанному, оставив на берегу тех, кто с концами ушел в игру, похожую на муравьиную карусель[2]. Потому что моей витальности необходима свобода, а она, как написал Гегель, «есть лишь там, где не было бы ничего, что не было бы мною самим». Может, кому–то и кажется, что ему удалось поймать меня сачком, наколоть, как бабочку и вивисекторски редуцировать мою личность. Нет. Он тратит силы на муляж иллюзии, а я, как игривый Джуан Цзы, порхаю, и даже не над его головой. Жизнь, ведь, как считает Дильтей[3], трудно «схватывать» в понятии, потому что она не поддается интерпретации, анализу–синтезу. Распространенный критический подход создает ловушки. Как считал Г. Гурджиев, невозможно понять уровень бытия познающего. Как мы отвечали во дворе на брошенное нам оскорбление «дурак!»: «Кто так обзывается, тот сам так называется!»
Самонадеянно? Чудаковато? Пусть. Еще учитель Карла Ясперса по Гейдельбергскому университету К. Вильманс говорил, что в современном обществе «…так называемая нормальность не что иное, как легкая форма слабоумия. “Общество высоко ценит своего нормального человека. Оно обучает детей потере самих себя и превращению в нелепых и таким образом нормальных людей”. И они жестоки по отношению к тем, кто не желает входить в их сообщество. “Иного”, а уж тем более слабого “иного”, они запросто могут свести с ума. Главное – постоянно усиливать в человеке сомнение в достоверности его чувств, обоснованности мотивов поведения и эмоциональных реакций; если удастся подавить его волю к поступкам, взрастить в нем отчуждение и недоверие к людям – он обречен».
Абрахам Маслоу: «То, что принято считать нормой, есть усредненная психопатология».
А Преподобный Антоний в ранние века христианства говорил: «Приходит время, когда люди будут безумствовать, и если увидят кого не безумствующим, восстанут на него и будут говорить: “Ты безумствуешь”, – потому что он не подобен им».
Меня не смущает моя субъективность (впрочем, я ею и не горжусь), потому что, да, я хочу сохранять субъектность, строить с миром субъектно-объектные и субъектно-субъектные отношения. И потому меня не особо затрагивает «кризис идентичности в современном мире». Я испытываю к нему «энтомологический» интерес.
Как–то, размышляя о пьесе «Дядя Ваня», Чехов писал, что хочет показать, как «на сцене люди обедают, пьют чай, а в это время рушатся их судьбы...».
Если кому–то представляется, что мое обращение к источникам носит случайный характер, а сами они вторичны, я не обижусь. Потому и не занимаюсь наукой, будучи научным редактором, что усидчивости и драйва не хватает, чтобы заняться систематизацией собственных знаний. Что-то читала, что-то изучала, что-то забыла, что–то сегодня почему-то нравится… Признаю: и в моей голове есть «органчик», как у салтыково–щедринского городничего. Кстати, упомянутая выше информационная революция с ее магией всемирной сети немало способствовала размыванию и деформациям субъектности. Кроме того, не доверяю я тому положению, что знание существует внеличностно. Так что – Dasein[4]!
Чтобы совсем уж оправдать себя, сошлюсь на двух авторов.
С.С.Аверинцев: «…нас не интересуют умственные игры. Нас интересует вопрос сам по себе, непременно требующий от нас определенной меры наивности. Иначе обсуждение вещей духовных и жизненных рискует превратиться в интеллектуальный парад[5]».
А вот что высказал в эссе «Три типа людей» Г.К. Честертон: «Умники забывают, что необразованности нередко присуща тонкая интуиция невинности».
Ну и – немного поэзии.

Н.Заболоцкий:
Я разве только я? Я – только краткий миг
Чужих существований. Боже правый,
Зачем ты создал мир, и милый и кровавый,
И дал мне ум, чтоб я его постиг!

Часть первая
В КАКОМ МИРЕ ЖИВЕМ? ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Итак, мы живем в эпоху глобализации[6] и глокализации. 
Будем проще (я ерничаю), ограничимся доступными определениями из статей Википедии.
Глобализация представляет собой процесс втягивания мирового хозяйства, совсем недавно понимаемого как совокупность национальных хозяйств, связанных друг с другом системой международного разделения труда, экономических и политических отношений, в мировой рынок и тесное переплетение их экономик на основе транснационализации и регионализации. На этой базе происходит формирование единой мировой сетевой рыночной экономики – геоэкономики и её инфраструктуры, разрушение национального суверенитета государств, являвшихся главными действующими лицами международных отношений на протяжении многих веков. Процесс глобализации есть следствие эволюции государственно оформленных рыночных систем.
Основным следствием этого является мировое разделение труда, миграция (и, как правило, концентрация) в масштабах всей планеты капитала, рабочей силы, производственных ресурсов, стандартизация законодательства, экономических и технологических процессов, а также сближение и слияние культур разных стран. Это объективный процесс, который носит системный характер, то есть охватывает все сферы жизни общества. В результате глобализации мир становится более связанным и более зависимым от всех его субъектов. Происходит как увеличение количества общих для группы государств проблем, так и расширение числа и типов интегрирующихся субъектов.
А что, Рим эпохи принципата «рисовал» отличный от этого проект? Только «тянут» ли элитные страты в разных частях мира на современный «Рим», вот в чем вопрос.
Термин «глокализация» предложен английским социологом Роландом Робертсоном. Глокализация – это диалектический процесс взаимодействия локального и глобального, это не только смещение глобальных процессов на уровень локальных (то есть их локализация, например, формирование отдельных национальных стандартов по международному образцу), но и выход локальных процессов на глобальный уровень (их глобализация, то есть превращение в глобальные процессы). В основе глокализации лежит идея децентрализованного и «справедливого» мира. Модели глокализации разрабатываются с опорой на сетевые формы самоорганизации и межкультурную коммуникацию. Первая глокальная организация – Glocal Forum, образована в 2001 году. Ее цель – ускорение мирового развития через развитие местностей и повышение внимания к локальным проблемам. Сейчас, по мнению специализирующихся в данной области авторов, происходит смыкание тенденций к глобализации и к локализации.
Скажите, можете ли вы разглядеть за этими двумя определениями историю прошедших двадцати пяти лет с их
– поиском бозона Хиггса[7] в ЦЕРНе и всей историей, связанной с Перельманом и его доказательством гипотезы Пуанкаре,
– всем драматизмом распада СССР и Югославии[8],
– изменением культурного ландшафта европейских городов в связи с наплывом мигрантов,
– «финансово-экономическим кризисом»[9],
– одеждой, срисованной с иллюстраций из старого учебника психопатологии,
– «арабской весной»,
– флэшмобским феноменом и прочим,
– а главное, дают ли эти определения возможность понять, почему политические процессы и экономические решения обусловлены чьим-то идейным или силовым диктатом в соответствии с провозглашенными ценностями?
Цитата: «Когда жизнь, упорно не желающая становиться теплицей, в которую ее упорно пытаются переделать где-то с начала Нового времени, вновь превратится в пространство для неизбежной встречи с Богом и смертью, страданием и вечностью, одиночеством и тайной, жестокостью и чудом, не считаясь при этом ни с Декларацией прав человека, ни со священным принципом политкорректности, она не станет от этого хуже, она станет нормальнее, она станет тем, чем и должна быть». (Андрей Серегин «ПРЕДИСЛОВИЕ К БУДУЩЕМУ. Заметки на полях двадцатого века» – «Новый мир», №6, 2000)
Нет диктата? Пир многополярности, толерантности и полный консенсус, как «вечная музыка»?[10] Не опасайтесь, я не окунусь в теорию заговора. Хотя трудно изучать историю, игнорируя заговоры и сговоры, и отрицать их – такой же абсурд, как и всё истолковывать ими. Буду осторожна: современные управленческие модели созрели в «западных» головах, и сколько бы в оппонирующих этим головам других «западных» головах ни рисовались эсхатологические сценарии для самого Запада (Европы и США)[11], другие цивилизации с их универсалиями оказываются неуспешными в попытках навязать всему миру свои представления. Оговорюсь, что при этом самым распространенным является подход, согласно которому основой европейской цивилизации являются греческая мудрость, римский порядок и иудейский дух. Иными словами, зороастрийское влияние, трансформировавшее архаический иудаизм, а также вытекающий из зороастризма парфянский митраизм, столь популярный в римской армии, и уж разумеется митраизм в его армянской версии – и рядом не стояли. Вот мнение о западном человеке подзабытого русского мыслителя, отнюдь не моего кумира.
А.И. Герцен «Былое и думы», часть четвертая, гл. XXIX:
«Оконченная, замкнутая личность западного человека, удивляющая нас сначала своей специальностью, вслед за тем удивляет односторонностью. Он всегда доволен собой, его suffisance нас оскорбляет. Он никогда не забывает личных видов, положение его вообще стесненное и нравы приложены к жалкой среде.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы; западный человек не в нормальном состоянии – он линяет. Неудачные революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила понятия, а исторический вал естественным чередом выплеснул на главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером – и слава Богу!
Распущенность ли наша, недостаток ли нравственной оседлости, определенной деятельности, юность ли в деле образования, аристократизм ли воспитания, но мы в жизни, с одной стороны, больше художники, с другой – гораздо проще западных людей, не имеем их специальности, но зато многостороннее их. Развитые личности у нас редко встречаются, но они пышно, разметисто развиты, без шпалер и заборов. Совсем не так на Западе.
С людьми самыми симпатичными как раз здесь договоришься до таких противуречий, где уж ничего нет общего и где убедить невозможно. В этой упрямой упорности и непроизвольном непонимании так и стучишь головой о предел мира завершенного.
Наши теоретические несогласия, совсем напротив, вносили более жизненный интерес, потребность деятельного обмена, держали ум бодрее, двигали вперед; мы росли в этом трении друг об друга и в самом деле были сильнее тою composite артели, которую так превосходно определил Прудон в механическом труде».
Да, вот так! Уложил западного человека в Прокрустово ложе и поставил точку. Произвольная редукция, убого[12], но, согласитесь, в целом подметил талантливо. Все же сам пресловутый «западный человек» еще критичен.
Сергей Земляной о книге Кристофера Лэша «Восстание элит и предательство демократии» (М.: Логос & Прогресс, 2002):
«Выход в свет книги известного американского исследователя Кристофера Лэша (1932–1994), автора таких научных бестселлеров, как “Мир наций”, “Культура нарциссизма” и др., является событием столь же знаковым, сколь и запоздалым. Знаковым потому, что позволяет осуществить хронологическую привязку отечественного либерализма, который-то и доморощенным нельзя назвать невозбранно: в свете этой работы выясняется с картезианской очевидностью, что самое место ему – в музее, рядом с плачущим большевиком, или в камере хранения давно забытых вещей».
Когда-то Сталин разобрался с Троцким, как повар с картошкой. Тем не менее, идея перманентной революции просочилась в советскую действительность в 1967 году под видом песни на стихи Юрия Каменецкого (музыка Вано Мурадели):
Бьёт набат, бьёт набат Интернационала,
Пламя Октября в глазах бойца.
Есть у Революции начало,
Нет у Революции конца!
Миру мы несём рассвет Вселенной,
Нашей правды светлые слова.
На Западе тогда троцкизм был в большой моде. Многие из тех, кто был его адептом в юности, пришли к власти в начале 1990-х, провозглашая ценности глобализации. Но я не верю этим поэтическим заклинаниям и считаю, что у их «революции» предел есть.
Глобализация – понятие экономическое, означающее глобализацию труда и капитала. Замечу, что чем сложнее экономическая система, тем упрощеннее в ней рассматривается человек. Оперативным умом созданы сложные системы жизнедеятельности, угрожающие жизни. Почитайте статью Маринэ Восканян «Зомбиленд» о Homo Economicus’е.
«Экономикус» обладает четырьмя главными качествами:
1. Он действует на конкурентном рынке, что предполагает его минимальную взаимосвязь с другими экономическими людьми. «Другие» – это конкуренты.
2. Экономический человек рационален с точки зрения механизмов принятия решений. Он способен к постановке цели, последовательному ее достижению, расчету издержек в выборе средств такого достижения.
3. Экономический человек обладает полнотой информации о той ситуации, в которой он действует.
4. Экономический человек эгоистичен, то есть он стремится к максимизации своей выгоды.
Именно эти допущения приводят к тому, что экономическое поведение рассматривается как область, свободная от всего «человеческого». Будто бы занимаются бизнесом, играют на бирже, работают и совершают покупки не те же самые люди, которыми движут весьма разнообразные мотивы – тут и стремление быть в безопасности, и тщеславие, и азарт, и потребности в любви и уважении, и зависть, и борьба за мир во всем мире, – а какие-то абстрактные роботы. И главное – будто бы в своих поступках эти люди вовсе не руководствуются своими представлениями о том, что хорошо, а что плохо.
В политической сфере она (глобализация) сопровождалась десуверенизацией (сносом в архив Вестфальских, читай Ялтинских, договоренностей).
В социокультурном плане мы живем в парадигме постмодернистской философии с ее методом деконструкции и вынуждены «кушать, что дают». Методологическим основанием сложившейся вкупе с ней идеологии служит «новая кибернетика», претендующая на универсальность.
Термин «кибернетика» в современном понимании как наука об общих закономерностях процессов управления и передачи информации в машинах, живых организмах и обществе впервые был предложен Норбертом Винером в 1948 году. В древности термин «кибернетика» использовался Платоном в контексте «исследования самоуправления» в «Законах», для обозначения управления людьми. Термин «кибернетика» изначально ввел в научный оборот Ампер, который в своем фундаментальном труде «Опыт о философии наук» (1834–1843) определил кибернетику как науку об управлении государством, которая должна обеспечить гражданам разнообразные блага. Объектом кибернетики являются все управляемые системы. Системы, не поддающиеся управлению, в принципе, не являются объектами изучения кибернетики. В экономике в рамках проекта Киберсин попытались ввести кибернетическую административно-командную экономику в Чили в начале 1970-х. Эксперимент был остановлен в результате путча 1973 года, оборудование было уничтожено.
В 1980-х новая кибернетика, в отличие от её предшественницы, интересуется «взаимодействием автономных политических фигур и подгрупп, а также практического и рефлексивного сознания предметов, создающих и воспроизводящих структуру политического сообщества. Основное мнение – рассмотрение рекурсивности, или самозависимости политических выступлений, как в отношении выражения политического сознания, так и путями, в которых системы создаются на основе самих себя».
Голландские учёные-социологи Гейер и Ван дер Зоувен в 1978 году выделили ряд особенностей появляющейся новой кибернетики. «Одной из особенностей новой кибернетики является то, что она рассматривает информацию как построенную и восстановленную человеком, взаимодействующим с окружающей средой. Это обеспечивает эпистемологическое основание науки, если смотреть на это с точки зрения наблюдателя. Другая особенность новой кибернетики – её вклад в преодоление проблемы редукции (противоречий между макро- и микроанализом). Таким образом, это связывает индивидуума с обществом». Гейер и Ван дер Зоувен также отметили, что «переход от классической кибернетики к новой кибернетике приводит к переходу от классических проблем к новым проблемам. Эти изменения в размышлении включают, среди других, изменения от акцента на управляемой системе к управляющей и фактору, который направляет управляющие решения. И новый акцент на коммуникации между несколькими системами, которые пытаются управлять друг другом».
Последние усилия в изучении кибернетики, систем управления и поведения в условиях изменений, а также в таких смежных областях, как теория игр (анализ группового взаимодействия), системы обратной связи в эволюции и исследование метаматериалов (материалов со свойствами атомов, их составляющих, за пределами ньютоновых свойств), привели к возрождению интереса к этой всё более актуальной области.
И что-то подсказывает мне, что радикальные адепты этой области знания «окончательно и бесповоротно» всей радикально-гностической мощью решили избавить «корабль современности» от онтологического «балласта». На этом месте возникает множество вопросов. Так ли управляем мир, как это описано разными теориями, в том числе теорией управляемого хаоса? В этом смысле конспирология – оборотная сторона новой кибернетики. А этот самый хаос как-то соотносится с библейской бездной? Она констатирована, как присутствующая в начале. Не упоминается, как сотворённая, в отличие от неба и земли. Имеет пространственную или иерархическую ограниченность (тьма находится над ней). Вместе с тьмой сориентирована пространственно или иерархически относительно того, кто видит, что тьма именно над бездной, а не наоборот (бездна над тьмой). Тьма над бездной = бездна под тьмой. Бесконечное протяжение (начинается на границе с тьмой, без дна = без конца). В иудейском богословии бездна (техом) перекликается по смыслу (и этимологии) с понятием шума, суеты, тщеты, пустоты в плане бессмысленного существования, бытия, ничего из себя хорошего не представляющего. Она – это море/океан бессмысленного бытия.
Из Библии. Ветхий Завет, Псалтырь (пс. 41, ст. 8): «Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих». Аналог известной русской поговорки «Беда не приходит одна».
«Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну… и всеми волнами Твоими Ты поразил [меня]… ибо я стал как… между мертвыми брошенный, как убитые, лежащие во гробе» (Пс 87:4–6, строки переставлены)
25 ноября 2008 года мы с моей внучкой Полишей, гуляя в парке, развлекались предложенной ею игрой в «хрустенье снега»: прыгали, принимая причудливые позы на маленьких сугробиках на траве. Размышляя о смысловом кризисе и мнении Рассела Л. Акоффа[13], в какой-то момент я поняла, что элитные группы ХХ века с его развитием науки и научной психологии забыли о строителях Вавилонской башни, попытались перехитрить Канта и создать иллюзию обладания и управления трансцендентным, превращения его в имманентное. И застыла, осознавая свое маленькое открытие.
– Почему ты не прыгаешь? – спросила Полиша.
– Мне в голову пришла интересная мысль.
– Какая?
– Честно?
– Да, говори, как есть.
Сказала, как есть. Потом перевела на понятный детский язык. Приблизительно так: время мы для удобства делим на столетия со дня Рождества. Столетие – это…
– Сто лет.
– Предыдущее было двадцатым, нынешнее…
– Двадцать первое.
– Иллюзия – это, когда кажется, а, на самом деле, не так. Трансцендентное – то, что невозможно понюхать, потрогать, увидеть и полизать.
– Как воздух?
– Нет, воздухом мы дышим, нюхаем его. А это, как Ангел Хранитель, поняла?
– Да.
– А имманентное – это то, что можно потрогать, понюхать, полизать. Так вот, некоторые люди стали думать, что им удалось схватить трансцендентное. А это невозможно, потому что невозможно.
Знаете, она поняла и обрадовалась: стала прыгать еще веселее. Про Канта и Вавилонскую башню расскажу ей при случае.
Обобщая вышесказанное, скажу так: те, которые вращают штурвал, возможно «Титаника», еще могут многое, но не все. Бог не фраер. Поэтому я и пишу обо всем этом, чтобы успеть прыгнуть на «мой маленький плот».
В каком мире живем? Глобальном. Куда идем[14]? Пока еще – в экономике – к глобализации труда и капитала, а в международном праве – к десуверенизации государств. Китай – против? Еще кто-то? Убедим, дожмем, на крайний случай – проигнорируем. Учение нетократов[15] всесильно, потому что оно верно, мимо его семантических сетей рефлектирующая амеба не проплывет. Я когда-то написала нигде не опубликованную статью «Секулярные идеологии и антиидеологизм как инструменты манипуляций сознанием», где писала о том, что
Идею и поле ее приложения разделяет пространство для манипуляций. Идеологии дают «окончательные ответы» на онтологические вопросы со спекулятивных позиций. Антиидеологизм закрывает пути к поиску ответов на вызовы времени и оставляет будущее в качестве заложника у капитанов доминирующей западной цивилизации, успешно загоняющей себя в тупик и «магическими заклятиями» пытающейся сделать китайский феномен фигурой умолчания. Кстати, панкитаизм – очень любопытная тема, но само явление хронологически «сдвинуто» ближе к современности.
У капитанов доминирующей западной модели цивилизации повреждена связь между «физикой» и метафизикой, называемая философами дистинкцией[16]. Поэтому «физикой» они злоупотребляют, диалектику игнорируют, а метафизику ненавидят, подменяя установлениями работу над поиском определений. В результате они, увлекаясь манипулятивными технологиями, рубят корни дерева, на котором живут.
Довольно широкое распространение получила идея о том, что в современном мире идеология исчезает (Д. Белл, Р. Арон, С. Липсет) «Конец идеологии» осмысливался на рубеже сороковых и пятидесятых годов как следствие фундаментальной реконструкции общества в ходе НТР, резко ограничивающей масштабы политической борьбы внутри либеральных демократий. «Во всем западном мире есть сущностное согласие интеллектуалов по политическим проблемам: приятие государства благосостояния, принцип децентрализации управления, смешанная экономика и политический плюрализм. Это и значит, что идеологический век кончился», – писал Белл.
О культурном ландшафте, возникшем в этих условиях. В этом плане любопытна статья «Диктат меньшинства» И. Медведевой и Т. Шишовой, опубликованная 30 мая 2013 (http://zavtra.ru/content/view/diktat–menshinstva–/), где авторы пишут:
«Со времен перестройки мы, казалось бы, уже привыкли к тому, что деятели так называемого андерграунда (или, говоря по-русски, подпольного искусства) вышли из своего подполья и обрели достаточно большие возможности публиковаться, выставляться, ездить за границу, получать гранты. Нельзя, правда, сказать, что вместе с перечисленными возможностями к ним пришло широкое признание, но его нехватку легко было компенсировать уверением себя и друг друга, что элитарное искусство всегда было, есть и будет достоянием вовсе не большинства, а узкого круга утонченных ценителей. Да и новый креативный класс (который, впрочем, так себя тогда не именовал), а также поддерживавшие его чиновники на большинство внимания не обращали. И большинство постепенно смирилось с тем, что элитарным искусством теперь называется всякая мура, а за другое (которое молодые представители креативного класса презрительно называют "отстой") денег особо не платят и международным признанием не балуют. Но и гонениям не подвергают. В общем, установился некий пусть аномальный, но все же баланс.
Однако в последнее время этот баланс явно стремятся нарушить и уже существенно нарушают. Причем, отнюдь не в сторону восстановления нравственной и эстетической нормы, как можно было бы предположить по заявлениям Президента о необходимости выработать идеологию на основе нашей тысячелетней традиции.
Во всяком случае, в Москве вдруг стали отдавать крупные театры, а также Дома культуры, выставочные залы и т.п. под начало тех деятелей культуры и искусства, которые, похоже, поставили перед собой цель разрушить последние, уже порядком истончившиеся, но все еще сохраняющиеся моральные преграды, не позволяющие человеку превратиться в нелюдь.
С представителями «актуального искусства» боятся связываться, как с дворовым хулиганом, за которым маячат куда более солидные представители уголовного мира. Причина страха ясна: в случае необходимости покровители придут мальцу на подмогу. Соответственно, возникает вопрос: с какой стати солидные уголовники будут защищать шпану? Тут одно из двух. Либо хулиган доводится кому-то из них родственником, либо (что гораздо более вероятно, а в рассматриваемом нами случае так оно и есть) он им зачем-то нужен.
Обратите внимание, как настойчиво муссируются в новых «шедеврах» темы садизма, садо-мазохизма, вызывающе грубого секса. Никакая это не случайность, а хладнокровное программирование поведения будущих беспредельщиков. Именно так ведут себя потом в реальной жизни современные боевики и террористы. Разумеется, не все становятся террористами. Подавляющее большинство людей не склонно к революционной активности. Они хотят просто нормально жить, растить детей в мире и спокойствии. Но значит ли это, что они всегда лояльны (ведь так спокойнее) к действиям власти?
Нет! Законопослушные граждане, так сказать, люди порядка бывают возмущены, видя государственную поддержку разного рода «человекособак». Им все эти гебоидные безобразия (гебоиды – психиатрические больные, для которых характерно подростковое поведение и соответствующие выходки) под вывеской contemporary art органически противны. Вот что говорит известный американский политик консервативного толка Патрик Дж. Бьюкенен, в красках описывая те же самые процессы, происходящие у него на родине в США: “Американских детей вынуждают расти в культуре, которую их родители считают упаднической, если не сказать демонической. Правительство использует налоги на финансирование того, что эти люди называют убийством нерожденных младенцев. Они вынуждены отправлять детей в школы, которые грозят подорвать религиозность молодых. Им велят бросить попытки жить по библейским законам, ибо это сегодня запрещено конституцией. Такова цена мира в культурной войне, и неудивительно, что для миллионов христиан она слишком высока… Это совсем не то общество, в котором хотят жить эти люди. В глазах молчаливого большинства правительство теряет свою легитимность. Это большинство не прибегнет к насилию, поскольку состоит из людей, не склонных к насильственным действиям, однако оно начинает относиться к правительству как к инородному телу и искать пути освобождения из-под пяты доминирующей декадентской культуры”».
В общем, гроша не стоит – глядит рублем.
О реалиях постмодерна, в котором живем. Английский историк Арнольд Тойнби в своем шеститомном труде «Постижение истории», опубликованном в 1947 году, характеризовал «век постмодернизма» как новую страницу в истории западной цивилизации, когда подвергаются эрозии такие традиционные понятия, как нация, государство, гуманизм.
Английская исследовательница, профессор университета Дэрхам, Патриция Во предлагает следующую трактовку значения слова «постмодернизм» у А. Тойнби: эра постмодерна станет четвертым и заключительным этапом западно-европейской истории, фазой беспокойства, иррационализма и беспомощности. В этом мире логика пустится в бесконечное плаванье по волнам сомнений, будучи не в состоянии бросить якорь ни в одной тихой гавани универсального учения об истине и справедливости. Мир окончательно утратит системность и гармоничность и предстанет поприщем хаотического взаимодействия случайностей. Изменится и отношение к искусству: оно больше не будет почитаться как высшее творение человеческого духа, шедевры искусства превратятся в простой товар. В культуре, где все добытое человечеством знание сведется к дискурсу, нельзя будет больше говорить о трансцедентальном. Исчезнет та внешняя точка опоры, на которую можно было встать, чтобы дать объективную характеристику культуре. Останется только совокупность фрагментарных «взглядов изнутри»: микрополитика, микроэкономика, частные микронауки и фрагментарные дискурсы.

ЧУТЬ-ЧУТЬ О ПОНЯТИЯХ
Ризома (фр. rhizome «корневище») – одно из ключевых понятий философии постструктурализма и постмодернизма, введенное Ж. Делёзом и Ф. Гваттари в одноименной книге 1976 года и призванное служить основанием и формой реализации «номадологического проекта» этих авторов. Ризома должна противостоять неизменным линейным структурам (как бытия, так и мышления), которые, по их мнению, типичны для классической европейской культуры.
В этих условиях, чтобы разобраться, представляется необходимым рассматривать Sine ira et studio (Без гнева и пристрастия – Тацит) максимально полные личный и отечественный «тексты» в максимально полном мировом контексте. Как? Попробую подступиться к контексту.
Модный в 1980-е годы Э. Тоффлер, описал в своей «Третьей волне» главный конфликт XX века следующим образом: цивилизация модерна втянула общества Первой волны и оставшиеся первобытными народы в денежную систему, создала глобально интегрированное рыночное пространство. Для Тоффлера не было принципиальной разницы между социалистическим Востоком и империалистическим Западом, которые оба, с его точки зрения, представляли собой единую цивилизацию Второй волны[17].
Не могу не согласиться и констатирую притом: нынешнее состояние мира характеризуется растущим и подходящим к критической точке разрывом между ментальностью и жизнью как феноменом. Такой вот диссонанс эпохи[18]. О нем Кристофер Лэш написал:
В картине мира западной философии «знать» оказалось в расколе с «делать», теория – с практикой, голова – с телом.
Для начала договоримся, что есть реальность (синхронная и диахронная) с одной стороны, и ее описания, спекулятивные, или претендующие на объективность, – с другой. На нас воздействует и то, и другое, интерферируя и складываясь в сложные конфигурации, под влиянием опыта и внутренних установок, включающих и коды из архетипов бессознательного, в том числе коллективного. И, в немалой степени, – пропаганды и манипуляций сознанием. Такое множество конфигураций в информационном поле можно рассматривать в системе координат: сознательное–бессознательное, личное–коллективное. Кроме того, наше ментальное состояние проявлено дискретно: «переваривание» «реальности» происходит на фоне бытовых потребностей, эмоционального восприятия, физического статуса и пр.
Вы скажете, что это плоскостная модель. Да, если игнорировать «перпендикулярную» этой плоскости метафизическую составляющую и специфику ее трансценденции[19] и наших асценденций[20]. Отмечаю здесь, лишь, что я принимаю во внимание это, как «три в уме».
«Ибо метафизика, – как сказал Сартр, – не чисто теоретическая дискуссия об абстрактных понятиях, уходящая от опыта, а живое усилие объять изнутри удел человеческий во всей его полноте».

Часть вторая
ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ
В каком-то смысле историю человечества (скромно так: за последние две с половиной тысячи лет, то есть с «осевого времени»[21]) можно рассматривать как историю смены мотиваций. Она следует за сменой ценностей. А ценности эти, по–моему, лежат в центре нашего сознания, как личного, так и коллективного, если позволительно условно представить наше сознание как сферу с центром. Кроме того, каждый из нас взаимодействует с миром «из себя», становясь «для себя» его условным центром. Так пусть у этого центра будет своя «святая святых» в центре.
Про ценности в центре сознания хранившиеся. Они сменялись по условной схеме: религиозный миф–героизм–любовь–алчность. Я попыталась понять, вокруг чего организовывался основной сыр–бор, что было кислородом для огня, энергией действия и пришла к выводу, что современный «дух времени» насыщен следствиями завершения комплекса длинных, средних и краткосрочных циклов, характеризующихся логикой изменения этих оппозиций.
Для начала не будем брезговать дихотомиями, воспроизводящимися во времени и пространстве. День–ночь, жизнь–смерть, динамика–статика, созидание–разрушение, начало–конец. Апелляция к дихотомиям не означает механического следования двумерной логике. Я знаю, что существует и n–мерная логика, то есть составляющие дихотомии представляют собой еще и цельность, а системный анализ на деле «провисает» без целостного синтеза.
Мне представляется, что следуя за изменениями и сменой картин идей и концептов, в ментальной сфере, в сознании людей в истории человеческих обществ, мы можем наблюдать оппозицию, которую я обозначу как оппозицию между гностическим и мистическим теоцентризмом и гностическим и мистическим антропоцентризмом.


Гностический Теоцентризм Антропоцентризм
Мистический Теоцентризм Антропоцентризм
 
В 2007 году я была в Иране и имела беседу со жрецом зороастрийского храма в Исфагане. Я задала ему несколько вопросов. В том числе относительно популярного в эпоху Сасанидов зерванизма (гностического зороастризма), крайней формой которого стало манихейство. Позже на базе манихейства уже в христианстве появились павликианская (Византия), богумильская (Балканы), тондракийтская (Армения) ереси, изгнанные последователи которых обосновались в Европе и положили начало движениям катаров и альбигойцев, послуживших частично идеям Реформации и разным формам протестантизма, породившим специфику развития капитализма.
Вкратце ответы жреца можно сформулировать так. Идеологии, опирающиеся на гностическое основание, всегда стремятся к радикализации, поскольку в ядре своем содержат спекулятивное начало: жажду земной власти.
За последние две тысячи лет мы шли от радикального теоцентризма, через его умеренную стадию, перешли к умеренному антропоцентризму и сейчас пришли к радикальному. Между всем этим где-то размещается радикальный монизм (Бог заключает в себе и благо и зло), но я это (как и многое другое) еще не осмыслила.
Эпоха антропоцентризации началась тысячу лет назад – с Ренессанса в Византии и на территории ислама[22], и, возможно, заканчивается сейчас. Я имею в виду следующее: около тысячи лет назад взяли старт обширные искания, результаты которых докатились до Европы к четырнадцатому веку, а на Востоке они (искания) попритухли в шестнадцатом. Западноевропейская мысль по возможности избегала глубокой рефлексии на «византийскую» и «халифатскую», а уж тем более зороастрийскую темы (Вольтер, Шопегауэр и Ницше – фантазии a la), что объяснимо стремлением доказать миру свою интеллектуальную исключительность и представить некоторые ограниченность и косность как качества имманентно присущие православию, исламу и «Большому Ближнему Востоку» вообще. Все это может показаться неактуальным, если не апеллировать к закономерностям трансформаций ядровых смыслов.
Содержанием этих исканий были разнообразные формы интереса к Человеку с осмыслением и систематизацией античного и эллинистического наследий.
Наглядно это выражено в европейской живописи. Посмотрите портреты: Мемлинг, Эль-Греко, Рубенс. «Позднее Средневековье»: Погруженный в себя, обращенный к горним высям, или опущенный смиренный взгляд у моделей Мемлинга. Возлюбленная Эль-Греко еще не смотрит на нас, но заинтересована чем-то «земным», а Рубенс с женой так и говорят: «Да, мы молоды, красивы, талантливы, образованны и богаты. Присоединяйтесь!»
Эпоха Возрождения. Она, по словам Энгельса, нуждалась в титанах и породила этих титанов. Приседая в глубоком книксене перед «жившими на свете до меня»[23], не могу не отметить, что благородная программа гуманизации сознания, уделения ему достойного внимания как «образу и подобию Божию», оказалась незащищенной от вируса, из-за которого Человек узурпировал точку центра в собственном сознании, что привело, в том числе к «конфликту между культурой и цивилизацией» и мести цивилизации со стороны культуры. Ну, может быть, слово «культура» несколько смущает, скажем: традиция, консерватизм… И потонем в дефинициях. А я – человек простой и желаю плавать над рифами с удовольствием (в маске). Помните не имеющее отношения к политическому монархизму русское выражение: "без Царя в голове"? Оно о том же. Отсюда нынешний ментальный тупик и, как следствие, фамильярность с метафизикой и сдача в архив диалектики с последующими девиациями в культуре и нравах.

О МЕНТАЛЬНЫХ ПРОЦЕССАХ, ОПЕРЕЖАВШИХ ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСТУПКИ
Процесс шел так. Временные обозначения нужны нам как вехи. С нулевого года до 1000-го мы «имеем» зажигающийся, пламенеющий, устойчиво горящий и хорошо согревающий теоцентризм. С 1000-х Человек начинает подниматься из позы распростертости ниц перед Божьим престолом, расположенным в центре его (Человека) сознания, а затем и вовсе (с уважительным видом) мельтешить около него: приближаться, удаляться, находя тенистые уголки. В них он обтяпывает свои бытовые делишки. Так, под сенью Реформации в XVI веке европейская (западная) модель развития стартует и становится доминирующей благодаря отказу от морального запрета на ссудный процент и колониальной политике. Деньги перестают быть лишь эквивалентом товара: появляются механизмы, позволяющие делать деньги из денег. «Не говорите, что вас не предупреждали» – то, что творится сейчас с ФРС, финансовыми пузырями и пр. – следствие разворачивания системного фактора. Тогда гром не грянул. «Правильным путем идем, товарищи!»
Затем. А может, догадываются избранные умники, сидящий на престоле – мираж, привидевшийся недостаточно просвещенным предкам? И осторожно оттаскивают престол в «чулан» (а вдруг пригодится?). Наступает век Просвещения. Так происходит изъятие Бога из ментального центра. Французская революция вытаскивает трон из «чулана» и вдохновляет Человека запрыгнуть на него в виде Марианны с обнаженной грудью, триколором в одной руке и ружьем – в другой[24]. Остепенившись и приодевшись, она великодушно разрешает сомневающимся: «Верите – имеете право, но это ваше частное дело, а жить будете по секулярным принципам. Не вздумайте нам навязывать свои». Разные формы протестантизма, огородившись «оправданием верою»[25], ловко приспособились к этой новизне, а католицизм и православие обиделись, посопели и стали играть по навязанным правилам, примирившись с ролью «фиги в кармане». Ислам, иудаизм, буддизм и прочие до сих пор делают вид, что их это не особо и касается, внушив себе: «Пусть трогаются умом, мы подождем. Когда окончательно съедут с глузду, мы встанем во весь рост во всей красе и, ужо, им покажем». Они не учли главного: «сумасшедший» – прекрасный манипулятор, умеет кого надо, когда надо, сталкивать лбами и отлично знает, что все упомянутые ребята так привыкли жить в скрюченной неспортивной позе, что уже считают ее естественной. Кроме того, все они не учли того, что, эта цивилизация существует за счет объедания других, а, помирая и заваливаясь, может задавить всех. Есть один выход – трансформировать ее.
Ха-ха! Скажете: утопия. Слово «утопия», означает «неместо», «место, которого не существует», «место, которого нигде нет».
«Мало того, похоже, что в постмодернистском контексте с его ускоренным крушением мечтаний и надежд выброшена на свалку, как и все обанкротившиеся идеологии и идеи, утопическая функция, неотделимая от присущего homo sapiens'у индивидуального и коллективного воображения»[26].
Так что и большая часть современных «насупившихся» представлена своими профаническими двойниками. В общем, да здравствует Метанойя[27]!
Возникают два главных вопроса: кто трансформирует Запад, а за ним всех остальных, и как? У меня есть предложения, но я покамест приберегу их. Оговорюсь лишь, что немалую помощь в этом деле нам может оказать теория традиции, которой посвятил свою монографию «Священное Предание и секулярная традиция» мой хороший знакомый В. Аверьянов.
Нетократия. Халифат и джихад. Неоосманизм, торжество Поднебесной, Евросоюз, БРИК с его запоздавшим модерном (из сундука все той же Великой французской революции), Проект «Россия» с его туманным монархизмом без проекта развития, – все это самообман.
«Ситуация в мире характеризуется беспорядком. Это едва ли требует документального подтверждения, это очевидно. Кроме того, по наблюдениям Лесли Джелба (1991), перспективы усовершенствования не многообещающие: “возникающий мир требует новой программы внешней политики и новых лиц, которые будут исполнять эту новую программу. Проблема в том, что те же старые эксперты продолжают вести внешнюю политику и большинство из них лишь смутно понимают мир, который они контролируют. В действительности, только несколько человек вне правительства и внутри его имеют подготовку и навыки понять происходящее, не говоря уже об осуществлении новой повестки”.
Реформа тут не поможет, необходимы два типа трансформаций. Первый – трансформации того пути, которым нации и международные институты осуществляют глобальные отношения, и второй – трансформация пути, которым системные мыслители коллективно ведут продвижение систем. Второе должно предшествовать первому, если мы хотим получить какие-то изменения в глобальном беспорядке.
Реформации и трансформации – не одно и то же. Реформации сосредоточены на изменении средств и методов, которые система использует для достижения преследуемых целей. Трансформации вводят изменения в сами преследуемые цели. Питер Дракер выявил это драматическое противоречие, когда показал разницу между осуществлением намерений правильно (суть реформации) и осуществления правильных намерений (суть трансформации).
Правильно делая неправые дела, мы погрязаем в неправоте. Когда мы делаем ошибки, творя неправые вещи, и улучшаем свои действия, мы становимся все более неправыми. Если же мы ошибаемся, делая правильные вещи, и исправляем ошибки, мы становимся более правыми. Поэтому лучше делать правильные дела неправильно, чем неправильные дела правильно. Это очень важно, так как практически каждая проблема, с которой сталкивается наше общество, есть результат того факта, что наши лидеры публичной политики делают неправильные вещи, и стараются потом их сделать правильнее»[28].
Тем не менее, другой мой хороший знакомый Д.А. Журавлев заметил, выслушав мой взгляд на современность: «Система пока устойчива. Энтропия[29] закончилась. Маятник затухнет, тогда система рухнет. А ценностью в ней становится не личность, а организм».
Да, этот захватывающий дух процесс «антропоцентризации» тормозился инерционными равновесными факторами, действие которых окончательно затухло к сегодняшнему дню, когда на накрытом «пост-постмодернизмом» и нео-гуманизмом (я называю его радикальным антропоцентризмом) столе остались муляжи и объедки смыслов. И уже, кажется, что ни убрать с него, ни поесть. Человек, поставив себя в центр мира, объявив себя главной ценностью и, соответственно, антиценностью[30], пришел к концептуальному тупику, озаренному когнитивным диссонансом.
В сложившихся обстоятельствах «многополярный мир» может стать проекцией постмодернизма (с его ацентризмом), перенесшим «смерть субъекта» (по Фуко), или «мультипликацию (раздвоение) личности»[31], сочетанное с шизофреническими признаками, – на политику и международное право.
Фуко – историк настоящего. Он мыслитель, мыслящий посредством истории. Перед своими исследованиями Фуко ставил следующие задачи:
· воссоздать археологию современных знаний о субъекте;
·расшифровать генеалогию современной власти и всей современной западной цивилизации;
·написать особую онтологию настоящего, которая мыслится областью пересечения других трёх онтологий: онтологии субъекта в его отношении к самому себе, онтологии субъекта в его отношении к другим людям и институтам в поле власти, онтологию субъекта в его отношении к истине в поле знания.
Творчество Фуко проходит под знаком трёх заимствованных у Канта вопросов:
· Что можно знать?
· Что следует делать?
· Что есть человек?
Согласно этой последовательности история мысли самого Фуко распадается на три периода:
· «археологический»;
· «генеалогический»;
· «период эстетик существования».
В своём творчестве Фуко развивал основной фонд идей французского и европейского Просвещения в реалиях западной культуры второй половины XX века. Основной объект исследований Фуко – изучение бессознательного различных исторических эпох, и этот интерес Фуко сближает его с Франкфуртской школой. В шестидесятые годы Фуко разрабатывает концепцию европейской науки на основе «археологии знания», имеющей своим ядром «знание–язык». Все известные теории науки и культуры Фуко относит к «доксологии». В 1970-е годы на первый план в работах Фуко выходит тема «знания–насилия», «знания–власти». В 1980-х в творчестве философа появляется понятие «субъекта» и рассматривается тема сексуальности, а вместе с ней – вопросы этики, морали и свободы.


Нацистский проект как часть фашистского стал категоричной антиценностной формой воплощения капиталистического проекта. Альтернативный капиталистическому марксистско-ленинский проект поставил в центр сознания не Человека «ва-аще» и не Сверх-Человека, а Нового человека, в чем было его коренное отличие[32]. Почитайте статью из ЖЖ: http://zina–korzina.livejournal.com/696057.html. Вот краткая цитата:
Символ сталинской эпохи – это парад физкультурников, который проводится утром.
...Образ Третьего Рейха – это ночные факельные шествия.
Цивилизация, поклонявшаяся мистике ночи, проиграла солнечным спортсменам, как ночь всегда проигрывает дню. Гитлер проиграл Сталину не только, как вождь, но и как «дизайнер».
И вот что интересно – пресловутая эстетика Рейха, как правило (но не всегда, конечно же), привлекает грязноруких порнографов, сатанистов, извращенцев или просто людей с неустойчивой психикой, слабых, безвольных. Они к ней тянутся, как к некоей палочке-выручалочке. Эстетика зла как бы помогает им стать... не сильнее, нет, агрессивнее. Советская эстетика – красота дня и света – не может привлекать девиантных людей. Она нравится здоровым людям. Потому что она лучится здоровьем, счастьем и солнечностью. И – Победой.
Однако и он, этот порожденный модерно-хилиазмом проект, не избежал морально-исторических издержек и, начиная с 1970-х годов ХХ века, терял свою категоричность и дрейфовал в сторону капиталистического[33].
Соответственно им (изменениям) менялись ценности и антиценности, отношение к теодицее и антроподицее. До Французской революции эти оппозиции, если и выходили за пределы монотеистической картины мира, то такие выходы можно считать, скорее, маргинальными. После нее монотеизм, постепенно теряя свой огонь, уходит в факультатив. В XX веке после второго Ватиканского собора провозглашается китайский принцип: пусть растут все цветы, и Цивилизация подсаживает себе ген полицентричности. Появляется новое язычество. Постмодернизм, постдемократия, неогуманизм и прочая фигня.
«Основное отличие неогуманизма от его предшественников заключается в том, что он не подкрепляется решительно никаким правдоподобным метафизическим или социальным проектом, говоря популярно – ни Богом, ни прогрессом». Андрей Серегин (там же).
А вот, как выразил свою тревогу вполне просвещенный православный христианин, мой приятель Игорь Друзь:
«Итак, можно предположить, что будущая всемирная религия будет зациклена на политических проблемах мира сего, на легитимизации новой всемирной власти, совмещая примитивный языческий мистицизм с нео-либеральной политической идеологией. Это, скорее всего, будет пантеистический монизм, когда единый “бог” и его земное “воплощение” – всемирный диктатор, будет совмещен с кучкой божков всех религий, с “культом природы”, “возврата к естественному состоянию” (падшему и греховному естеству), зачатки чего были еще в писаниях Руссо. В этом плане ситуация будет несколько напоминать дела в языческой Римской империи, где культ императора пронизывал все его владения и был обязательным для всех, а государственная терпимость к локальным мелким божкам покоренных народов способствовала их лояльности к центру. То есть “новые мусульмане” будут искренне уверены в том, что не отходят от учения Мухаммеда, даже валяясь пьяными, “новые христиане”, повторяющие мантру о том, что “молиццо и постиццо – непродуктивно” будут думать, что любят Христа куда больше, чем всякие там “злые бабки”, исполняющие каноны и следующие традиции. Тем более что извращение религии будет подано как “возврат к истинным истокам”, “возрождение извращенных норм”. Канадский писатель и публичный деятель Майкл О`Брайен говорит по поводу этих учебников, что западная цивилизация находится в глубочайшем кризисе:
“Получается, что государство поощряет инцест, который в большинстве цивилизованных стран считается уголовным преступлением”. “Больше не осталось никаких моральных стандартов, ни духовных истин, которые могут противостоять “воле к власти” и “воле к удовольствию”. Большинство цивилизаций признают, что детям необходим период их жизни, во время которого они остаются невинными. А теперь государство, а именно Германия, поощряет обструкцию этого состояния невинности.
Германия, как государство, само начало разрушать семейную жизнь своих граждан, поощряя новый уровень саморазрушения”. В заключение О`Брайен процитировал слова британского писателя и мыслителя Гилберта Честертона, оказавшего влияние на большинство писателей прошлого века, начиная с Шоу и заканчивая Хемингуэем и Толкиеном: «Когда люди прекращают верить в Бога, они не начинают ни во что не верить, просто теперь они способны поверить во что угодно»”. Игорь Друзь (статья в Интернете).
А я еще добавлю из Честертона:
«…спарили оккультизм с порнографией, материалистическую чувственность… помножили на безумие спиритизма. Из Гадаринской легенды… изгнали только Христа; и бесы, и свиньи – с нами!».
На сегодня исчерпали аргументацию, дровишки для поддержания огня закончились, копаемся в пепле. «Бог умер» и не воскресает, «автор умер». Человек умирает, а если он, нынешний, не умрет, умрет Земля. Вот такая встреча с бытием: «Ты пришла, меня нашла, а я растерялся!» Когда в сердцах потухает огонь религий откровения, его остаточный жар уходит на формирование субкультурных моделей у рассудительных и «теплохладных», а те, у кого мысли коротенькие, как у Буратино, тратят его на насилие. Так, в результате мы рискуем обречь себя на существование в тенетах «профанических двойников»[34], способных лишь множить копии с несуществующих оригиналов[35]. И тогда – тоска смертная на пиру у манипуляторов. Для выражения таких сложных многовалентных состояний лучше обратиться к поэзии.

Данте, Божественная комедия, Ад, песнь третья.
31 И я, с главою, ужасом стесненной:
"Чей это крик? – едва спросить посмел. –
Какой толпы, страданьем побежденной?"
34 И вождь в ответ: "То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
37 И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
40 Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина".
43 И я: "Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?"
А он: "Ответ недолгий подобает.
46 И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им.
49 Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни – и мимо!"

И еще.

А.Фет «А.Л. Бржеской»
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки – и замрут опять.
Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. –
Прочь этот сон, – в нем слишком много слез!
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.

Эти теплохладные иерархии религий, постарались забыть об ОГНЕ.
Не страшись моих золотых риз, не пугайся блистания моих свечей.
Ибо они – лишь покров над моей любовью, лишь щадящие руки над моей тайной.

Я выросла у древа позора, я упоена крепким вином слез,
Я – жизнь из муки, я – сила из муки, я – слава из муки,
Приди к моей душе и знай, что ты пришел к себе.
Гертруд фон Ле Форт. Из «Гимнов к Церкви»

В этом и генезис проблемы нынешнего мирохозяйствования. Ведь отказ от запрета на ссудный процент в XVI веке в этом контексте и последующий тип развития капитализма были обусловлены именно «антропоцентризацией». Как я упоминала, с шестнадцатого века шел процесс развития современного капитализма. За счет каких основных ресурсов? Человеческого и природного. До научно-технической революции важнейшим был – человеческий (в физическом и интеллектуальном планах), после – природный и интеллектуальный. Количественный человеческий стал уходить на второй план. Неравномерность цивилизационного охвата и культурный протест ему привели к сегодняшней картинке, когда поздно подключившиеся к модерну страны, такие как Китай и Индия, имеющие в качестве фундамента и горючего для топки – традиционное общество, затянули к себе реальный сектор экономики[36].
С начала 1970-х заговорили о необходимости спасения окружающей среды. На остаточный радикальный антропоцентризм, потесненный нео-язычеством, наложились новые декларативные императивы.

НАДЕЖДА
Подведем итог. Диалектика, не побоюсь этого слова, подсказывает, что следующим этапом жизни человечества при трансформации доминирующей западной цивилизации станет накаленный монотеизм с опорой на трансцендентальность и отходом от ацентризма[37]. Догадываюсь, что носителем этого огня вряд ли станет закопавшаяся в администрировании церковная иерархия[38]. Если это так, и разгорающийся свет монотеизма обозначается в конце тоннеля, то стоит поискать отражение этого света в наших сердцах.

[1] «…жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор., гл. 30,19).
[2] Карусель смерти, англ. Death mill. Природное явление, состоящее в том, что один или небольшая группа муравьёв, на первый взгляд совершенно беспричинно начинает бегать по замкнутому кругу, постепенно вовлекая в свой бесконечный цикл всё больше и больше других муравьев. Муравьи продолжают свой бег до тех пор, пока не падают замертво, и муравьиный круг продолжает своё вращение до полного истощения, оставляя за собой полчища погибших. Впрочем, объяснения не находит и тот факт, что иногда небольшая группа муравьев все же покидает этот круг обреченных.
[3] В своем главном сочинении «Введение в науки о духе» (нем. Einleitung in die Geisteswissenschaften, 1880), а также в «Построении исторического метода в науках о духе» (нем. Der Aufbau der geschichtlichen Methode in den Geisteswissenschaften, 1910) Дильтей резко противопоставляет науки о духе наукам естественным (к которым Дильтей относит и эмпирическую психологию), изучающим явления путем эмпирического анализа, между тем как наука о духе имеет дело с непосредственной психической деятельностью – переживанием – и поэтому должна отстаивать свой, специфически соответствующий ей метод.
[4] Наличное бытие, здесь-бытие, «Я есмь». По Хайдеггеру («Время и бытие»), оно наделено качествами «вопрошания и метафизической заботы».
[5] Статья «Не смех Христа».
[6] Термин впервые появился в 1953 году.
[7] Higgs boson – элементарная частица, элементарный бозон, квант поля Хиггса, с необходимостью возникающий в Стандартной модели физики элементарных частиц вследствие хиггсовского механизма спонтанного нарушения электрослабой симметрии. По построению, хиггсовский бозон является скалярной частицей, то есть обладает нулевым спином. Постулирован Питером Хиггсом в его фундаментальных статьях, вышедших в 1964 году. В рамках Стандартной модели отвечает за массу элементарных частиц. Бозон Хиггса первоначально был предсказан в теории, и после нескольких десятков лет поиска 4 июля 2012 года представители ЦЕРНа сообщили, что на обоих основных детекторах БАК наблюдалась новая частица с массой около 125-126 ГэВ/c². Имелись веские основания считать, что эта частица является бозоном Хиггса. В марте 2013 года физики ЦЕРНа подтвердили, что найденная полугодом ранее частица действительно является бозоном Хиггса.
«Модель законов природы с чудесами» статья Масао Ниномия Хольгера Нильсена. Такое предположение высказали физики-теоретики японец Масао Ниномия из института Юкавы в Киото и датчанин Хольгер Нильсен из института Нильса Бора. В их работе говорилось о том, что бозон Хиггса открыть нельзя. Большой поток таких бозонов противоречит законам природы, и природа сама позаботится о том, чтобы этого не случилось. Под «чудесами» они подразумевают события, противоречащие законам природы. Из теории следует, что есть некая сила, которая следит за тем, чтобы не происходило никаких чудес, в данном случае скопления в одном месте бозонов Хиггса. А если такая опасность все же возникает, то эта сила сразу же насылает «античудеса». Экономический кризис ученые тоже считают «античудом».
[8] В 2000 г. вышел художественный фильм «Чужая земля» (På fremmed mark) датского кинорежиссера Ааге Райс-Нордентофта. Герой – Якоб – деревенский парень из Дании, попавший в миротворческую бригаду ООН в Боснии. На чужой земле каждый ищет точку опоры, и Якоб подружился с циничным и несдержанным сержантом Хольтом. Когда тот предложил ему сопровождать в горах группу богатых искателей приключений, Якоб с радостью согласился. К его ужасу «туристы» оказались хорошо вооруженным отрядом, готовым для испытания острых ощущений устроить в сербской деревне по другую сторону границы охоту на людей. Выйти из игры Якоб может только в цинковом гробу. Когда об охоте на людей читаешь в романе Германа Гессе «Степной волк», то все чувства говорят: держись, с метафорического каната не упадешь! Я не знаю, опирался ли автор фильма «Чужая земля» на реальные факты, но при просмотре теряется ощущение грани между художественностью и документальностью.
[9] Беру в кавычки, потому что разбираться в этом удобнее, исходя не из теории кризисов, а из теории катастроф. А так, о ситуации в этой сфере см., например, здесь: http://www.zlev.ru/163/163_32.htm.
[10] Вспоминается анекдот о чукче, посетившем брежневскую Москву и увидевшем лозунг: «Все – во имя человека, все – на благо человека!» Он хитро прищурился и сказал: «Чукча знает этого человека!»
[11] См., например, «Смерть Запада» Бьюкенена.
[12] Для равновесия. В одном журнале, вышедшем в Австрии в начале XIX века, русский был описан следующим образом: "Характер Русняков, общий всем славянам, недоверчив, обманчив, лукав, без малейшей нравственности, без религии, непослушный начальству, в высшей степени тупой и грубый, предан пьянству и разврату". Более того, некоторые немецкие писатели и публицисты – в частности, известный немецкий политический писатель Густав Дитцель – сравнивали русских и славян с неграми: "…русские хоть и белые, но у них есть свойства негров. Они не работают более чем нужно, и без принуждения". При этом Дитцель считал, что именно немцы удерживали Россию от распада и разорения, находясь на высших постах империи.
[13] «… Правильно делая неправые дела, мы погрязаем в неправоте. Когда мы делаем ошибки, творя неправые вещи, и улучшаем свои действия, мы становимся более неправыми». Об этом ниже.
[14] Александр Неклесса. Постмодерн как феномен истории и культуры. Неопознанная культура. Гностические корни постсовременности. 2002.
[15] Александр Бард, Ян Зодерквист. Книга «Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма». Низший класс современного мира – это люди, которые способны только потреблять. Их единственная работа – участвовать в системе потребления, не производя никаких новых ценностей. По-английски таких людей называют «диванными картофелинами» (couch potatoes). Из интервью Барда: «Люди не должны собираться вместе больше чем на три года. Потому что, в конце концов, люди устают от какой-то однотипной совместной работы, и у них появляется желание двигаться дальше. Вообще, мобильность – это одна из главных характеристик нетократа… Последний раз, когда в мире существовала глобальная политическая структура – это время Римской Империи. Тогда огромным преимуществом была знание латыни. И сейчас, для успеха в глобальном мире, требуется знание английского. Человек не может быть нетократом, не говоря свободно по-английски. Мы называем этот новый международный язык «сетевой латынью». Отсюда преимущество для англосаксонских стран (Англии, США, Канады, Австралии), и для стран Скандинавии, в которых английский стал вторым официальным языком». Кумиры Барда: Делёз, Спиноза, Ницше.
[16] Дистинкция (от лат. distinctio – различение), термин, обозначающий познавательный акт, в процессе которого фиксируется различие между предметами и явлениями действительности или между элементами сознания. «…Подлинная мыслительная виртуозность есть не просто дистинктивно-дескриптивная универсальность, но еще и такая, которая является целью и назначением для постепенного, последовательного и систематического дистинктивно-дескриптивного взаимного перехода. Иначе универсальность рассыплется на дискретное множество абстрактно противопоставленных и разделенных элементов» (А.Ф. Лосев «История античной эстетики. Итоги тысячелетия». Кн.I).
[17] Элвин (Олвин) Тоффлер (англ. Alvin Toffler; родился 4 октября 1928 года) – американский социолог и футуролог, один из авторов концепции постиндустриального общества. В его основных работах проводится тезис о том, что человечество переходит к новой технологической революции (сверхиндустриальной), то есть на смену первой волне (аграрное общество) и второй (индустриальное общество) приходит новая, ведущая к созданию информационного, или постиндустриального общества. Тоффлер предупреждает о новых сложностях, социальных конфликтах и глобальных проблемах, с которыми столкнётся человечество на стыке XX и XXI вв. «Шок будущего» (Future Shock), «Третья волна» (The Third Wave), «Метаморфозы власти» (Powershift: Knowledge, Wealth and Violence at the Edge of the 21st Century), «Война и антивойна» (War and Anti-War).
[18] Превращение бытия в «шум», едва ли не мешающий симулякрам жить в собственном мире, наиболее полно представлено в книге Ж. Делеза «Шум бытия».
[19] ТРАНСЦЕНДЕНЦИЯ (от лат. transcendere – переступать) – в самом широком смысле означает переход границ между двумя областями, в особенности из области посюстороннего в область потустороннего (трансцендентного). В метафизическом понимании трансценденция – переход из сферы возможного опыта (природы) в сферу, лежащую по ту сторону его.
[20] Асценденция – (восхождение) всей человеческой реальности к Богу.
[21] Осевое время (нем. Achsenzeit) – термин, введённый немецким философом Карлом Ясперсом для обозначения периода в истории человечества, во время которого на смену мифологическому мировоззрению пришло рациональное, философское, сформировавшее тот тип человека, который существует поныне. Ясперс датирует осевое время 800–200 годами до нашей эры. По его мнению, все учения осевого времени (которые в изменённом виде существуют до сих пор) отличаются рационализмом и стремлением человека к переосмыслению существовавших до этого норм, обычаев и традиций. Некоторые доосевые цивилизации (Древний Египет, ассиро-вавилонская цивилизация) не смогли приспособиться к изменениям и прекратили своё существование.
[22] Это время раскола христианства, распада Халифата, поражения государства Саманидов.
[23] Арсений Тарковский.
[24] Эжен Делакруа «Свобода, ведущая народ».
[25] Православие, как и древние Восточные Церкви, включая Армянскую, не признает оправдания верою.
[26] Аинса Ф. Реконструкция утопии.
[27] Покаяние, repentance
[28] Рассел Л. Акофф «Трансформация в продвижении систем». Более подробно об изменении дизайна нашего общества и его основных институтов см. Redesign Society by Russell L. Ackoff and Sheldon Rovin, Stanford University Press, Stanford, California, 2003. Ссылки: Gelb, Leslie H., "Fresh Faces" in The New York Times, December 8, 1991, pp. 50-551. Ortega y Gasset, Jose, Mission of the University, Norton, New York, 1966. Schon, Donald A., Beyond the Stable State, Random House, New York, 1971.
[29] Энтропи́я (от др.-греч. ἐντροπία — поворот, превращение) — в естественных науках мера беспорядка системы, состоящей из многих элементов.
[30] Почитайте что-нибудь о «теологии после Освенцима». А еще К.Лоренца «Агрессия».
[31] Неточное наименование диссоциативного расстройства идентичности.
[32] Если не поддаваться пропаганде, то следует учитывать, что во время голода 1930-х в США умерли пять миллионов человек, а Румыния почти обезлюдела. Кроме того, любопытно отметить, что «коммунистический проект» берет свое начало в хилиастических представлениях о тысячелетнем Царствии Божьем. Хилиа́зм (от греч. χῑλιάς, «тысяча»), или Милленари́зм (от лат. mille, «тысяча») — учение, в основе которого лежит буквальное толкование пророчества Откр.20:1-4, говорящего о тысячелетнем Царстве Иисуса Христа на земле в конце истории.
[33] В 1970 году Римский клуб по совету известного специалиста в области системной динамики профессора Дж. У. Форрестера предложил Деннису Л. Медоузу, тогда еще совершенно неизвестному 26-летнему ассистенту Массачусетского технологического института, возглавить группу по разработке модели мирового развития. Эта модель должна была показать, что произойдет в мире, если сохранятся существовавшие на тот момент времени тенденции роста населения, промышленного и с/х производства, нерационального использования невозобновимых природных ресурсов, загрязнения окружающей природной среды. В 1972 г. был готов доклад «Пределы роста». В 1992 г. вышла новая работа группы авторов под руководством Д. Медоуза – «За пределами роста». В 2004 г. вышла третья версия книги – «Пределы роста. 30 лет спустя». Содержательным советским ответом на этот доклад стал содоклад тому же клубу академика Дж. Гвишиани и исследовательская деятельность возглавляемого им Института системного анализа. Медоуз – человек уже старый и очень разочарованный. Его попытки найти новые источники идей относительно судеб мира потерпели неудачу.
[34] Выражение Аркадия Ровнера.
[35] В современное употребление слово симулякр ввел Жорж Батай. Также этот термин активно используется такими философами, как Делёз и Бодрийяр. Ранее (начиная с латинских переводов Платона) оно означало просто изображение, картинку, репрезентацию. Например, фотография — симулякр той реальности, что на ней отображена.
[36] Модернизация, по Ю.Хабермасу, это переход от традиционного общества – к индустриальному. Нынешнее западное общество, включая и Россию, находится в постиндустриальной фазе. Имя нового, заявленного Президентом курса, заложило непреодолимое противоречие в общественное сознании, давно исчерпавшее ресурс традиционности. В этих условиях изменения будут носить декоративный, а не прорывный характер, становясь «правильными» действиями в «неправильном» направлении.
[37] АЦЕНТРИЗМ. Фундаментальная установка постмодернистской философии, базирующаяся на радикальной критике классических представлений о структурности и фундированная отказом от презумпции наличия выделенных (как в топологическом, так и в аксиологическом отношениях) точек и осей пространственной и семантической среды. Согласно постмодернистской ретроспективе, «регулярным образом центр получал различные формы и названия. История метафизики, как и история Запада, является историей этих метафор и метонимий... Все эти названия связаны с фундаментальными понятиями, с первоначалами или с центром, который всегда обозначал константу наличия — эйдос, архэ, телос, энергейя, усия (сущность, субстанция, субъект), алетейя, трансцендентальность, сознание или совесть, Бог, человек и так далее» (Деррида).
[38] То же относится и к постнеклассической науке. По-видимому, трансформация вообще начнется ближе к научной сфере под действием императива самосохранения.

Джерело